Кауи Хеммингс - Потомки

— Да-да, — говорит доктор Джонстон и оглядывается в поисках стула. Он колеблется, но я киваю, и он садится. — Как дела?

Алекс сидит на краю постели. У Джоани в лице ни кровинки, губы сухие и бледные. Она дышит неровно, словно ей снится страшный сон. Сейчас она похожа на старуху. Я притягиваю к себе Скотти, надеясь, что она меня простила за то, как я подвел ее к Джоани. Скотти прижимается ко мне.

— Когда он беседует с пациентом один на один, он совсем другой, — говорит доктор Джонстон. — Это была вступительная речь. Не обращайте внимания.

— А мне он понравился, — говорит Скотти.

— Вот и хорошо. — Я провожу руками по ее плечам. — Мы назначим день, когда вы с ним побеседуете, согласна?

Я бросаю взгляд на Сида и Алекс, давая им понять, чтобы молчали.

— Ну ладно, — говорит доктор Джонстон. — А теперь и я хочу с вами поговорить. Если у вас есть вопросы, спрашивайте, я отвечу.

Я чувствую, что Скотти учащенно задышала.

— Мама в самом деле умрет? — спрашивает она.

К моему удивлению, доктор Джонстон спокойно отвечает:

— Да. Мы делаем в точности то, о чем просила твоя мама. Мы прекращаем поддерживать в ней жизнь искусственно. — Он смотрит на Джоани и как будто о чем-то раздумывает. — Мы сделали все, что было в наших силах, но оказалось, что пострадали самые важные жизненные органы. Они отказывают. Или уже отказали.

Доктор смотрит на меня, ожидая одобрения. Я не знаю, что сказать.

— Я и еще один врач пришли к выводу, что она находится в состоянии запредельной комы [49] Медицинский термин, означающий смерть мозга, после чего лечение больного признается бессмысленным. Больной, у которого констатирована смерть мозга, является фактически живым трупом. . С того момента, как мы поставили этот диагноз, вступает в силу ее завещание о жизни, где она просит прекратить любое лечение и не продлевать ей жизнь с помощью каких бы то ни было искусственных средств.

— Так будет лучше, Скотти, — говорит Алекс. — Для нее лучше.

— Я знаю, — отвечает Скотти. — Я все знаю. — Я чувствую, как напряглось ее тело под моей рукой. — У нее отказал мозг.

— Скотти, я хочу, чтобы ты поняла, — говорит доктор Джонстон. — И ты, Алекс. Речь не о том, что мы не хотим помогать вашей маме, речь о том, что мы не в силах ей помочь. Моя работа — лечить людей, но вашу маму уже не вылечить.

— Вы все поняли? — спрашиваю я дочерей.

— Да, — отвечает Алекс.

— Да, — отвечает Скотти.

— Она не хотела, чтобы мы поддерживали в ней жизнь в таком состоянии. Даже если бы она вышла из комы, что маловероятно…

— …то превратилась бы в растение, — говорит Скотти.

— Ей не нужна такая жизнь, — говорю я.

— Я все это знаю!

— Сейчас ваша мама получает большие дозы морфина, так что она не чувствует боли, но больше мы ничем не можем помочь.

Мы просто ждем, когда она умрет.

— Еще вопросы есть?

Алекс качает головой.

— А что будет с ее телом? — спрашивает Скотти.

Доктор Джонстон кивает мне, и я понимаю, что на этот вопрос должен ответить я. Я крепко обнимаю Скотти за плечи. Как сказать ей, что тело ее матери будет кремировано и превратится в серый пепел? Что когда-нибудь и с нами произойдет то же самое?

— Мы развеем ее пепел над океаном, — говорю я.

Скотти на секунду задерживает дыхание.

— Мама когда умрет? — спрашивает она.

Доктор едва не пускается в длинные рассуждения, но вовремя останавливается.

— Сейчас третий день с тех пор, как мы отключили ее от аппаратуры. Боюсь, скоро. Но у вас еще есть время побыть с ней.

Мы смотрим на Джоани.

— Одни прощаются и уезжают из больницы, — говорит доктор Джонстон. — Другие остаются до самого конца.

— А мы как? — спрашивает Скотти.

— Как хотите, — отвечаю я. — Решайте сами.

Доктор встает:

— Если у вас появятся еще вопросы, пожалуйста, дайте мне знать.

Я замечаю у него на халате небольшое пятно. Это не кровь, а жирное пятно, может быть от арахисового масла. Я представляю себе, как он сидит в кафетерии больницы и ест сэндвич: горячие маисовые лепешки с арахисовым маслом и вареньем, — и почему-то это действует на меня успокаивающе. Джоани любила намазывать горячие маисовые лепешки арахисовым маслом; она говорила, что это ее любимая еда. Как бы мне хотелось, чтобы сейчас она могла что-нибудь съесть. Чтобы она заказала последний роскошный обед, как смертник накануне казни. Пончики маласадас, ледяная стружка, гавайская тарелка, тунец на гриле от Базза, свиные отбивные от Хоку с киаве, териякибургер и мороженое «Дримсикл-шейк». Она любила все это.

— Спасибо, Сэм, — говорю я.

— Мне очень жаль, — говорит он, и я вижу, что ему искренне жаль и что для него это не просто чужое горе.

Я и забыл, что для врача смерть означает, что он проиграл. Он не справился. Доктор Джонстон подвел Джоани и подвел нас.

— Все в порядке, — говорю я ему, хотя звучит это странно.

— Оставляю вас с ней наедине, — говорит доктор и уходит.

В палате наступает тишина. Мы с Алекс сидим на кровати рядом. Хотя мне кажется, что лицо у Джоани осунулось и она словно стала меньше, в действительности она не так уж сильно изменилась. Я настроил себя, что она изменится — постареет, подурнеет, — прежде чем уйдет. Но я ошибся. Время для Джоани словно остановилось. Я не могу отогнать от себя мысль, что она продолжает за нами наблюдать и даже молча руководит нами, как делала это всегда. Скотти смотрит куда-то в пространство. Она как будто впала в транс.

— А теперь что? — спрашивает Алекс.

— Подождем дядю Барри и бабушку с дедушкой. — говорю я. — Они сегодня придут проститься.

— А мы что будем делать? — спрашивает Алекс. — Сидеть с ней до самого конца?

Сид опускает журнал.

— А как ты хочешь? — спрашиваю я. — Девочки, что вы решили?

Они молчат. Вероятно, им стыдно сказать, что они не хотят находиться возле матери до самого конца. Наше прощание и без того затянулось.

Хотел бы я знать, каким он будет, ее конец? Джоани просто уснет? Или будет бороться за жизнь? Открыв глаза и цепляясь за нас?

— Я думаю, вам незачем оставаться в палате до самого конца, — говорю я. Я не хочу, чтобы они видели, как она умирает. — Посидим все вместе возле ее постели, попрощаемся, и все. Если вы согласны. Если вы так хотите. Или можно входить по очереди, уходить, снова приходить, пока не поймете, что вам лучше уехать. Только дайте мне тогда знать.

— Нужно быть готовыми ко всему. — говорит Сид.

Алекс встает и подходит к нему, но он берется за журнал и прячет за ним лицо. Я вижу девицу на капоте машины. Так и хочется сказать ей: «Зачем тебе все это? Слезай с этого чертова капота и иди домой».

— Хорошая идея, — говорит Алекс. — Будем прощаться с мамой по одному.

— А глаза тоже сгорают? — спрашивает Скотти.