Эльмира Нетесова - Заложники любви

— Эх-х, Ксюха, проглядели мы человека, упустили. Он всех нас жалел и любил, а мы поскупились на тепло. Не согрели душу. Он ушел потому, что не почувствовал себя самым нужным. Если б его любили, Вася жил бы средь нас еще очень долго! — сокрушалась Серафима запоздало. Ксенья, молча, шла рядом. Она снова надела на себя траур и больше никогда его не снимала. Она молилась теперь и за душу сантехника, единственного за все годы человека, какого признала и жалела...

Егор Лукич долго не мог забыть Василия. Ему не верилось в смерть человека. Казалось, вот-вот откроется дверь и Вася, появившись на пороге, скажет свое коронное:

— А вот и я, любите и целуйте меня во все места!

Прошли сорок дней, в общежитие пришел другой

сантехник, хмурый, молчаливый человек. Егор Лукич редко к нему обращался, старался реже встречаться. Уж слишком непохож он был на прежнего, на Васю, оставшегося в памяти многих надолго.

Егор Лукич, принимая новичков, старался узнать о каждом хоть немного. Не из любопытства.

Вот и сегодня пришла новенькая. Титов, увидев ее, поначалу глазам не поверил, подумал, что та ошиблась адресом. Оно и неудивительно. В таком возрасте даже на погосте место бронируют, а эта в общагу приволоклась с узелком в руках.

— Чего ж тебе, маманя, надобно тут? Кого здесь ищешь? Небось внука иль внучку найти хочешь? — встал навстречу учтиво.

— Никого не ищу. Сама еле доползла к вам на житье! Завод определил к вам, чтоб навовсе на дворе не остаться. Деваться некуда!

— А где жили до нас?

— В своей избе! Нынче он невесткин, мой дом. По суду ей отписали, меня выселили.

— Это как же так? Никто не имеет права выселять человека из своего дома! — выпалил Лукич возмущенно, взяв в руки направление.

— Во! И я об том во всех судах брехала. А кто послухал? Выгнали, и все на том. Судьи слухать не схотели. Невестку пожалели. Да она шельма, не баба! Таким верить страмно! — зашлась в жалобах. Их было слишком много. Все и не запомнить. А у бабки запас не кончался. Казалось, она вытаскивала их из кармана пригоршнями. А тех карманов у нее было великое множество.

— Ента дрянь, последнюю курку сгубила, на глазах моих голову ей отвернула, кинула в чугунок, а мне и крылышка не дала пососать. Во, змея подколодная! Я на ее в суд написала бумагу. И што думаешь, ничего ей не сделали. Дали б хочь штрафу окаянной! Так нет, меня осрамили не весь белый свет. Нигде нынче правды нету!—злобствовала бабка, поливая бранью паршивую невестку и лежебоку внука, какой только умеет жрать, да в постели валяться.

— А сама где работаешь? — спросил Лукич.

— Дворником! Мету, чищу всю площадь вокруг завода и во дворе. За двоих управляюсь.

— Пенсию получаете?

— То как же, милок! И пензия имеется! Я без дела ни единого дня не сидела. Цельными днями пчелой кручусь. Не то, что иные, бока не отлеживаю,— хвалила себя бабка.

— Неужели пенсии не хватало?

— А что той пензии? Один раз в магазин зайтить. И то с пустой сумкой выйдешь! А ить поесть кажен день охота.

— Дед имеется?

— Давно помер! Каб жил, разве впустил бы в дом невестку?

— Выходит, без кормильца осталась?

— Сама живу. Вкруг единые иждивенцы. В кормильцы нихто не соглашается.

— А невестка тоже дома сидит?

— Она медсестра голожопая. У меня пензия в два раза больше ее получки. Одно звание, что работает. Коль так платят, чего в этой больнице сидеть даром. Уходи с такого глумного места. Чего вдурью обувку трепать,— пыхтела бабка.

Лукич, поговорив, отправил старуху на второй этаж, сам позвонил на завод, решил узнать, что за жиличку к нему направили? Почему ее из своего дома выселили.

— Это вы об Ульяне? Егор Лукич, хоть вы пощадите! Не напоминайте о ней! Она тут всех нас достала — эта ходячая чума! — услышал в ответ Титов.

Егору Лукичу не стали скрывать и рассказали об Ульяне Нестеровой всю правду:

— Это дом ее старика. Они с ним за свою жизнь пять раз разводились и заново регистрировались. Но в последний раз, он не только развелся, а и выписал бабку из дома. Долго один жил. Старуху прогнал вон за несносный характер. Да с нею никто не уживался. Уля своего сына посадила в тюрьму. Тот водителем работал. Что-то упер со склада, то ли муку, то ли сахар, с нею не поделился, она позвонила в милицию, его взяли. Потом и внука, у того уже трое детей имелись. Невестка с работы принесла спирт на компрессы детям, и на нее заявила. Пришлось бабе штраф платить. Короче, ни бабка, а черт в юбке. Она все годы в том доме жила незаконно. Дед, выписав Улю, прописал в дом внука. Того, какого посадила. А его на зоне парализовало. Вернули домой. К жене и к детям. Ну, что делать? Пришлось человеку надомничать, чтобы хоть как-то на хлеб зарабатывать. Так Уля ему скучать не давала. Каждую неделю вызывала то милицию, то налоговую, то из психушки, из наркоцентра.

— А зачем?

— Все мечтала внука с семьей выкинуть, а самой в доме остаться. Устала она от детей! Странно, как они ее терпели.

— Уля им родная? — засомневался Лукич.

— В том-то и дело, что родная! Выродок из бабьего рода!

— Ее на вменяемость проверяли?

— Ой, Лукич, она последнее обследование прошла, вернулась и говорит, что ее хоть теперь можно в Кремль посылать работать, прямо в Госдуму! Что она по своему состоянию нормальнее всех. Так в справке написано. Вот и поговори с нею! Эта бабуля весь завод одна перебрешет!

— Ас невесткой чего не ужилась?

— Так она и мужа, и детей сама содержит. Уле внук родной, но бабка помогать не хочет. Требует, чтоб он ей деньги давал. Откуда он возьмет? Вот и ругались всякий день. Уля себе купит сладости, дети потаскают их. Она на малолеток заявления в суд строчила. Там диву давались! Ведь родная старуха, совесть бы знала. Так нет, вконец извела старая жаба!

— Чую, нам с нею тоже достанется не сладко! — хмыкнул Егор Лукич и не ошибся.

Уже на третий день прибежали к нему девчата из комнаты, куда подселил Ульяну:

— Егор Лукич! Убери бабку, пока мы ее в окно не выкинули! Сил больше нет терпеть ее!

— Что случилось, девчата?

— Да стерва она!

— Последняя сволочь! — кипели девки.

— Успокойтесь! Хватит брани! Ведь о старом человеке говорите. Возьмите себя в руки. Расскажите по порядку, что стряслось?

— Она в первый день прикипелась к нам. Все спрашивала, кто ее сало сожрал? А мы сало не едим совсем, никто! Даже в руки не берем. Стали ей доказывать, она отвечает:

— Купленое не едите, а дармовое жрете! Коль не брали, куда делося? В суд на вас пропишу!

— Мы ее тумбочку тряхнули! Сыскали сало в пакете. Она и зудит:

— Подложили! Спугалися! Я везде искала!

— Мы ей в рожу тем салом чуть не натыкали. Перестали с ней разговаривать и слушать ее. А на следующий день вернулись с работы, в комнате бардак. Все наши вещи на койках, на стульях, окне. И Ульяна по нашим чемоданам рыщет. Спросили, что она ищет?