Перихан Магден - Компаньонка

— Я ищу Мэри Джейн. Мне нужно кое-что ей сказать.

— Они ушли перед вашим приходом. Она с господином Карром.

Меня будто током ударяет. Ушли — с Дональдом Карром? Зачем же ты спал в обнимку со мной? Спать в обнимку — большая близость.

Она замечает выражение моего лица.

— Они вместе завтракали. А потом…

— Тогда я оставлю ей записку, — перебиваю я. И улыбаюсь: — Большое спасибо за чай. Вы эти дни — мой ангел-хранитель.

— Вы так любезны, — ее лицо сияет поразительной красотой. Настоящие звезды умеют принимать лесть, комплименты и благодарность!

Иду к двери и чувствую, как кто-то дырявит мне взглядом спину. Оборачиваюсь посмотреть: Капитан! Ему неприятно, что я секретничаю с Парвати Норан. Он смотрит на меня умоляюще. Будто говорит: «Умоляю тебя, дальше не надо. Здесь — моя территория».

А здесь — моя.

Но почему же ты с ней? И это после того, как ты с любовью обнял меня, и я уснула в твоих руках? Как же ты можешь быть с ней? А может, вы сейчас занимаетесь любовью у нее в каюте? Ты ласкаешь ее своими большими руками…

В дверь стучат. Кричу:

— Входите, кто там еще?

— Я только что получила вашу записку, — в каюту влетает Мэри Джейн. — Ничего не поняла.

— Не думала, что пишу непонятно, — замечаю я. — Бабушка девочки, госпожа Сюрейя, не должна завтра сесть на корабль, даже если она в Марселе. Девочка не хочет. Вот и все.

— От кого она узнала, что приедет бабушка?

— От меня. Я что, опять допустила ужасную ошибку? Помешала ей насладиться милым сюрпризом, который ей приготовили заботливые няньки? Говорю четко и ясно: она не хочет!

— Почему вы так нервничаете?

Невозможно.

— Нет, милочка, ну что вы!.. Я просто только что жутко поругалась с нашей подопечной. Сегодня утром я собиралась сойти на берег, и совершенно напрасно…

— Она так счастлива с вами, — она садится и закидывает ногу на ногу. — Вы не понимаете: она впервые в жизни испытывает интерес к кому-то, кроме матери. Тамара, должно быть, едва вас увидела, почувствовала невероятную химическую связь, которая возникнет между вами.

— Боюсь, как бы химической аварии не произошло.

Ей явно хочется сказать: «Ах, какую чушь вы несете», — но она лишь качает головой и улыбается.

— Ради вас она собирается бросить свои таблетки. Так она мне сказала десять минут назад. Девочка ужасно боится потерять вас. Она не привыкла в жизни никого терять.

— Что вы говорите, мисс Праймроуз? Вы же мне все уши прожужжали о ее детстве, полном и горя, и потерь! А отца она разве не потеряла? А дедушку, а мать?

— Вы никак не понимаете ее отношений с матерью, — заводится она. — Вчера вечером та много часов провела в слезах у ее кровати. Проблема, возможно, в том, что она слишком сильно привязана к дочери. Она никак не может контролировать дозу их общения.

— Это оттого, что она тратит всю энергию на другие дозы, — меня душит ненависть. — Она обычная пустышка, которая не в состоянии любить свою дочь.

— Про вас тоже не скажешь, что вы в состоянии любить! — ее глаза подергиваются льдом. Затем она вскакивает и вонзает красные ногти в спинку кресла.

— Зато вы идете по жизни счастливая, вас ничто не держит, ничто не связывает, вы восхищаетесь избранными, а еще теми, у кого есть успех и деньги. Вас и подобных вам выпускают на рынок в серийном производстве уже лет десять-двадцать: вас можно сегодня встретить везде, Мэри Джейн Праймроуз.

— Я уж, конечно, не из тех, кто гордится талантом быть проблемным, наглым и грубым, — говорит она, по привычке вздымая бровь. — Какой ошибкой было с моей стороны что-либо обсуждать с вами. Теперь — только служебные отношения. Вы, насколько я понимаю, вообще не умеете разговаривать, не устраивая скандала?

— Ответ на ваш вопрос предлагаю вынести за рамки служебных отношений, — отвечаю я. На столе стоит оставшийся со вчерашнего вечера «Джек Дэниэлз». Наливаю и делаю глоток.

— Лучше всего будет вам сойти с корабля в Марселе. Очевидно, от вас малютке больше вреда, чем пользы.

— Не вам решать, — поворачиваюсь я к ней спиной. — Вы только можете пожаловаться на меня компетентным людям и подождать их решения. Но прежде всего сделайте так, чтобы мадам Сюрейя не села на корабль. А в Марселе ни я, ни девочка с корабля не сойдем.

Не глядя на нее, выхожу в ванную. Закрываю за собой дверь, и она исчезает с глаз. Сижу на закрытом унитазе, глотаю полный горечи алкоголь и слушаю ее резкие шаги. Хлопает дверь. Да, эту не объедешь. Не мой стиль.

— Ты здесь?

С унитаза кричу:

— Входи, дверь открыта!

— Где ты? Где ты?

Тихонько выхожу с пустым стаканом. Она ищет меня под кроватью.

— Я, конечно, спряталась от тебя, но не так серьезно!

Она поднимает голову:

— А я туда иногда залезаю. В шкафу, когда одиноко и хочется поплакать, тоже неплохо.

— Когда я была такой, как ты, я всегда плакала в маленькой нише, которая была у меня между шкафом и стеной в комнате.

— Да? — удивляется она.

— Так я расходовала свой запас плача. Каждый человек при рождении получает запас плача. Чем быстрее растратишь его, тем лучше, — вновь наливаю себе «Джека Дэниэлза».

— А я закончила «Танго танцуют вдвоем». Теперь на очереди «Казнь китайца». Не знаю, что со мной, смогу ли я ее закончить.

— Тогда передохни, — говорю я. — Слишком много работать вредно для искусства.

— Знаешь, у меня такая противная бабушка… Наверное, если бы она не была моей бабушкой, я бы смогла ее полюбить. Иногда мне ее даже жалко. Ведь она такая забавная… Ты только представь: кожа от бесконечных подтяжек стала пластмассовой. Нос похож на пуговицу от бесчисленных пластических операций. Ресницы — накладные, губы — силикон. Ничего своего. Просто кукла. Монстр из фантастического романа. А ее аппетит? Казалось бы — как только ее дряблое тело столько вмещает? А она все ест да ест! А еще вся ее жизнь, каждая секунда, посвящена погоне за каким-нибудь мужчиной. Вот влюбится в кого-нибудь и бегает за ним. Пока не надоест. Это вообще-то и утомительно, и унизительно, но только не для нее. Мужчины для нее — как обувь. Надо чаще менять. Я для нее — сто сорок седьмая пара летних туфель. Но все равно никому не позволю ссориться с ней.

— Тебе не обязательно мне все объяснять, — вздыхаю я. — По-твоему, правда, выходит, что госпожа Сюрейя — какая-то озабоченная.

— Ага. Озабоченная. Сексом и деньгами. Она много лет потратила на то, чтобы захомутать моего дедушку. А потом даже отца пыталась, представляешь?

— В семьях, где много денег, жизнь превращается в поганый сериал, — замечаю я. — Твой отец действительно покончил с собой?

— Мэри Джейн тебе сказала, что он умер от цирроза, да? А ты знаешь, что плохие новости о семье влекут за собой понижение доверия акционеров, падение акций, кредитного рейтинга? Каждый неудобный слух выражается в определенной сумме потерянных денег. А фирма стремится только к выгоде и больше ни к чему. Мэри Джейн напичкана официальными сведениями о нашей семье. Расспрашивать ее о пикантных подробностях бесполезно.