Ник Хорнби - Как стать добрым

— Два компьютера нам не нужны, — объявил Дэвид. — Два — это лишнее. Два — это… не то чтобы совсем скверно, избыточно, но это проявление алчности. Тем более дети никогда не сидят за ними одновременно. Так что один компьютер все равно всегда простаивает.

— И поэтому ты решил забрать у них этот «простаивающий» компьютер. Даже не посоветовавшись. Ни с ними, ни со мной.

— Мне показалось, что подобное совещание будет пустой тратой времени.

— То есть ты заранее знал, что дети тебя не поддержат?

— Они еще не понимают, что это делается для их же блага.

Между прочим, Дэвид сам был инициатором этой идеи — подарить детям на Рождество по компьютеру. А я как раз считала, что им будет достаточно и одного на двоих. Причем вовсе не потому, что была одержима скопидомством, а потому, что знала: они будут торчать за ними целый день. И потом, мне не нравилась сама идея с двумя огромными коробками под елкой — чисто эстетически. Отнюдь не чувствуя себя образцовой матерью, я с отвращением наблюдала, как ошалевшие от восторга дети набросились на эти коробки, забросав пенопластом и мятой бумагой все свободное пространство в доме. Тогда Дэвид, заметив выражение моего лица, шепнул мне на ухо, что я типичный постный либерал, лишенный радостей жизни и отвергающий саму мысль о том, что дети — это наше все, а сами мы, стало быть, ничто. И вот не прошло и полгода, как он сам же над детьми и надругался, обидел их в самых лучших чувствах, отняв то, что они по праву считали своим. А я при этом по-прежнему, оказывается, выступаю на стороне темных сил.

— Куда ты дел компьютер?

— Отвез в женский приют в Кентиш-Таун. Я прочитал о нем в газете. Там у детей вообще нет никаких игрушек.

Сказать мне было нечего. Запуганные несчастные дети запуганных несчастных матерей — у них нет ничего, а у нас есть все. Мы отдаем им самую малость, делимся крошкой своего благосостояния, не так ли, Дэвид? Ведь у нас остается еще так много. Чего же, спрашивается, злиться?

— А почему мы с ними должны делиться? Почему не правительство? — спросил Том.

— Правительство не может платить за все и за всех, — сказал Дэвид. — За что-то приходится платить нам самим.

— Так мы и заплатили, — возразил Том. — Мы же сами заплатили за эти компьютеры, которые вы для нас купили.

— Я имею в виду, — продолжил поучение Дэвид, — что если мы не будем заботиться о тех, кто беднее нас, то не вправе ожидать, что правительство станет заботиться о нас, да и обо всех прочих. Мы должны первые проявить инициативу и сделать то, что считаем правильным.

— А вот я не думаю, что мы поступаем правильно, — заметил Том.

— Отчего же?

— Оттого, что это мой компьютер.

Дэвид одарил его блаженной улыбкой.

— Ну, допустим, они бедные — а мы-то тут при чем? Просто им не повезло, — вступила в разговор Молли, обиженная ничуть не меньше Тома.

Я не смогла удержаться от хохота. «Просто вам не повезло» — фраза, недавно сказанная Дэвидом по поводу вопроса детей, отчего у них до сих пор нет ни «Dreamcast», [19] Компьютерная игра. ни майки «Арсенала», ни еще чего-то такого, что давно есть в школе у каждого.

— Этим детишкам вообще не повезло в жизни, — объяснил Дэвид со спокойствием новорожденного ангела. — Их папы били мам, и тем пришлось сбежать из дому и прятаться. Поэтому все игрушки они оставили дома… А вот вам повезло. Неужели вы не хотите помочь им?

— Немного можно, — прокряхтел Том. — Но не отдавать же им компьютер.

— А давайте сходим посмотрим на них, — предложил Дэвид. — Вы сами сможете сказать им это. Скажете, что вы готовы помочь им — но только немного, а потом попросите отдать компьютер.

— Дэвид, это уже переходит всякие границы.

— А в чем дело?

— Перестань шантажировать наших детей.

Я постепенно начала приходить в себя. Сначала я опешила, пораженная моральной силой аргументов Дэвида, но теперь поняла, что он просто спятил и дело кончится тем, что он всех нас опозорит. Да и я тоже хороша — как я могла забыть, что именно это и происходит со всеми фанатиками? Они легко и беззаботно переступают все границы и условности и становятся изуверами, готовыми совершить все мыслимое и немыслимое во имя торжества своей навязчивой идеи. Их поступки лишены логики. В конечном счете их ничто, кроме самих себя, не интересует. Все они — дикие эгоисты.

Дэвид барабанил пальцами по столу. Лицо его отражало лихорадочную работу мысли.

— Простите, — наконец выдавил он. — Я был неправ. Это в самом деле чересчур. Я переступил все границы. Пожалуйста, простите меня.

Вот дрянь какая.

В этот раз за ужином уже не было вчерашней миролюбивой обстановки. При этом Дэвиду все же удалось переманить Молли на свою сторону — возможно, потому, что у нее появился лишний повод поддеть брата, или потому, что Молли всегда видела в отце чудаковатого малого, или, в конце концов, потому, что Дэвид остановил свой выбор на компьютере Тома. Правда, теперь ее компьютер стоял на нейтральной территории в гостиной. Зато Том упрямо стоял на прагматичной позиции западного материалиста.

— Ты просто эгоист, Том. Правда, папочка?

Дэвид благоразумно уклонился от ответа.

— У некоторых детей вообще ничего нет, — продолжила Молли. — А у тебя куча всякого барахла.

— Вот именно — барахла. И потом, мне давно уже ничего не покупали.

— Ты хочешь сказать, что вся твоя комната завалена «барахлом»? — ненавязчиво полюбопытствовал Дэвид.

— И ты еще забрал половину моего компьютера, — вставила Молли, напомнив брату об истинном положении вещей.

— Знаете что? Подавитесь вы своим компьютером! — Том нехотя ковырялся вилкой в тарелке. Понятное дело — сейчас ему не до еды. Он насыщается из гигантских сосудов лицемерия, которые окружают его в этом доме. Не думаю, что кто-то другой на его месте не потерял бы сейчас аппетит.

— Доедай, — сказал Дэвид.

Он открыл рот, чтобы объяснить Тому, как он должен быть счастлив и как ему повезло в жизни, что он сидит за столом над тарелкой остывших спагетти с сыром, когда вместо этого мог оказаться на месте несчастных детей, у которых нет ни толковых отцов, ни компьютеров. Но тут Дэвид поймал мой красноречивый взгляд и поменял решение.

— Ты в самом деле больше ничего не хочешь? — спросила я Тома.

— Хочу сесть за компьютер, прежде чем она его оседлает. — Он зыркнул на Молли.

— Ну так давай.

Том пулей выбежал из кухни.

— Не надо было разрешать ему, мамуля. Теперь он всегда будет так делать — не доедать ужин, чтобы посидеть лишнее время за компьютером.

— Молли, помолчи.

— Она права.

— Да замолчите вы оба.

Мне было необходимо все обдумать. Я нуждалась в помощи, руководстве, нуждалась, чтобы кто-то направил меня на путь истинный. Ведь я хороший человек — не уставала я напоминать себе, — я доктор, и вот я, по сути альтруист-профессионал, борюсь против бескорыстия, поддерживая приоритет имущих над неимущими. Но ведь я не хотела этого — меня вынудили, не правда ли? И добиваюсь я совершенно другого — хотя, в общем-то, нельзя сказать, чтобы я чего-то добилась, кроме извинения Дэвида за свой необдуманный поступок. Ведь я ни за что не борюсь на самом-то деле. Я же не встала перед своей невыносимо самодовольной «половиной» и невыносимо самодовольной восьмилетней дочерью и не сказала: «А теперь послушайте-ка меня. Мы работали как проклятые, чтобы купить этот компьютер, и если какие-то женщины настолько глупы, чтобы сожительствовать с извергами, которые их истязают, то едва ли в этом есть наша вина, не так ли?» Вот это была бы уже борьба. А так все, чем я занимаюсь, — это бесполезные размышления над тарелкой остывших спагетти. Будь у меня собственное убеждение, я бы защищалась, опираясь на какой-нибудь кусок домотканой мудрости, типа: добрый самаритянин лишь потому мог быть добрым самаритянином, что отдавал свои старые компьютеры в благотворительный магазин только сломанными. Что-нибудь вроде этого — не все ли равно?