Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 9 2009)

Я бы воспитал из тебя самую хорошую, самую крепкую стену, ты мне только скажи, какую именно.

Слушай, ну тридцатый год тебе уже, пора же определиться как-то, нельзя все время у отца на шее сидеть.

Ты же должен стать кем-то, кто за отцом в старости ухаживать будет, кем-то, кто мне стакан воды подаст?

Какой стеной ты хочешь быть, я тебе любое образование обеспечу, ты только определись!

В комнате никого. Человек обращается к попугаю, вальяжно сидящему на спинке стула.

Большой зеленый попугай слушает его и звонким голосом повторяет: “Какой стеной ты хочешь быть? Какой стеной ты хочешь быть? Тваррррь!”

МОНОЛОГ НЕИЗВЕСТНОГО ЛИЦА: ДОМ

Дом совершенно точно, определенно был тут.

Теперь на его месте построили большой торговый центр.

А я как собака из стихотворения Бродского о греческой церкви: хожу и будто помечаю территорию своим присутствием на первом этаже в районе магазина “Columbia”: где-то тут была моя кухня.

А как я знаю об этом, не известно.

Может быть, все кажется мне и не было никакого дома: в любом случае, нет никаких тому свидетельств и подтверждений.

Кроме собачьего чувства, глубинного нюха, ведущего меня туда, где я маленьким сидел под кухонным столом и щекотал взрослые пятки гостей.

МОНОЛОГ НЕИЗВЕСТНОГО ЛИЦА: НЕБО

— Небо где? Где небо? Кажется, там. Или там? Где небо? Небо где?

Слова эти повторяются бесконечное количество раз.

Говорит привидение, наверное (автор не уверен), не могущее заметить небо, потому что само им является.

А это известная истина: если очки на носу, их никогда самостоятельно не найти.

МОНОЛОГ НЕИЗВЕСТНОГО ЛИЦА: ЧАСЫ

Очень мне хорошо живется, потому что у меня много часов. Десять пар на одной руке, двадцать на второй и еще по десять на ногах. На стенах тоже часов много.

Я нигде не работаю, у меня нет семьи, поэтому мое личное время абсолютно безотносительно.

Я просыпаюсь и решаю, что сейчас два часа дня. Проживаю целый день и решаю, что прошел час.

У меня нет семьи, потому что мой предназначенный душевный друг живет в таком же безотносительном времени. Мы никак не можем пересечься в одной точке.

Это очень, очень сложно: чтобы часы у двоих людей вдруг совпали.

До тех пор, пока это не произошло, мое время абсолютно безотносительно.

ПЕРЕКРЕСТОК

Если один монолог пересекается с другим, может получиться диалог.

Диалог предполагает более крупную форму, иной смысл и другой конечный результат.

Если диалоги пересекаются друг с другом в одном месте, может получиться просто шум.

Если все диалоги и монологи пересекаются в одном месте, получается мир, в котором они живут.

Он может быть маленьким или большим, громким или тихим, спящим или бодрствующим, но всегда целостным.

Если живые монологи и диалоги удается подслушать и записать, получается текст о мире.

Эпос в своем роде.

Если попытаться назвать эпос, может получиться текст “Говорить”.

Можно прийти на перекресток, поднять эпос прямо с дороги, положить в карман и прочесть дома перед сном.

Если после прочтения в человеке что-то изменится, значит, цель достигнута.

МОНОЛОГ АВТОРА: ПОСЛЕСЛОВИЕ

“...?” — ... “...!” — ....

Вот, собственно, и все.

Сухбат Афлатуни родился и живет в Ташкенте. Поэт, прозаик, переводчик. Автор двух книг стихов. Лауреат “Русской премии” и молодежной премии “Триумф”.

В “Новом мире” печатается впервые.

* *

*

смерть это тот с кем ты живешь

жизнь это он же — но минутой раньше

.........................................

Оставь шитье и подойди ко мне

ребенок держит свет в своей руке

и входит в дверь и поднимает нож

кладет на стол кладет на стол и дальше

Не сумерки но сумки (хлопнет дверь)

ты вся в шитье и ты сама — шитье

материя болгарский крест рутина

под языком ты нежно держишь сына

и дочь за округлившейся щекой

он поднимает свет одной рукой

но сумерки но дверь но половина

* *

*

чтобы выстроить скрипку

нужно дерево прежде убить

ободрать словно липку

горячей пилой полюбить

до липкого сердца

итальянским дойти топором

чтобы скерцо

лала на убитом потом

чтобы ветви

над декой дрожали цвели

чтобы хлопали дети

в душистой пыли

чтобы крона

над смычком — чтобы черный капрал

соловей макароны

созвучий глотал запивал запевал:

я давно деревянную кожу оставлю: пойду голосить

в скрипках клубиться в клюве лала разносить

буду светом

тревожить окно и окно

и убитую скрипку

хоронить под хайвеем

завернув как умею в немое свое полотно

* *

*

их везли вагонами

трескучих молодых

годных для агонии

на полях других

где небо как огромный куст сирени

доводит до блаженства и мигрени

поле медом плавилось

в солнечной слюне

избранным старость

остальным не

молодость бессмертье сапоги

танечка контузия любви

так страна

детей

зачем

приказ

но — движенье света вдоль себя

размноженье летом детских глаз

крикнешь “гол!” — и кончилась война

* *

*

воздушные змеи родительских чувств

над кухней над берегом вскользь

и дети глядят — взгляд их густ

словарь — мавзолей стрекоз

эгоисты запутываются в ветвях

вывезенные на юг

небо полно торопящихся мам

легких квадратных подруг

дерево кажется стиркой белья

в разбрызгах воды-ветвей

воздушные змеи я и не я

и кто-то знакомый — с ней

* *

*

еще Второю мировою

был воздух оскоплен

еще погибшие листвою

не вырвались на свет

еще погибшие ветвями

не чиркнут по плечу

еще погибшие под нами

сосут нерусскими губами

бессмертья чупа-чупс

но в кукурузниках утроб

в заводах безвоздушных ямах

плоды салютов и метро

плывут в послевоенных мамах

их одноногие отцы