Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

— В бане теперь не попаришься, — делился по телефону Олежка.

— Воды нет? — дурачился я.

Работавших за рубежами пропагандистов собрали в Москве.

Новиков звонил, кричал, загадочно советовал:

— Ты готовься! Чтоб как пионер, понимаешь?

Появившись в редакции, я отправился к Алексееву.

Осунувшийся, бледный, тот не видел меня и не слышал.

Перед самой кончиной Брежнев успел одарить Звездой шефа телевидения — в связи с его семидесятилетием.

На вахту заступил Андропов, и 70 стукнуло Алексееву. Ему дали орден Ленина.

Что-то это значило!

Алексеев встал, лунатиком прошелся взад-вперед и произнес:

— Пора уходить.

“Глупая ситуация, — маялся я. — Не говорить же: ни в коем случае! Сказать: давно пора? Тоже вроде…”

— Успехов, — протянул салообразную ладонь Алексеев.

На совещании первому дали слово собкору “Правды” в Америке.

Я вздрогнул, услышав: “Приготовиться товарищу Друзенко”.

Вышел на трибуну.

Зал смотрел оценивающе. Ну, что скажет этот “поляк”? Какова — при новом Хозяине — граница допустимой откровенности?

Я взял быка за рога:

— Мы терпим в Польше поражение и пытаемся замолчать события, хотя это — наивно. Народ не зря частушку сочинил: “Есть забава на Руси — ночью слушать Би-би-си”.

Зал загудел.

В президиуме улыбавшийся секретарь ЦК наклонился к председателю КГБ. Тот кивал.

Шутка прошла. Ее сочли согласованной, и как я ни божился…

А Петр Федорович Алексеев вздыхал не зря: его отправили на пенсию.

В газету вернулся Лев Николаевич Толкунов.

Через месяц он позвонил в Варшаву и весело прокричал:

— Анатолий Иванович, вы по Москве не соскучились?

Время собирать кадры…

P.S.

То, что происходило в Польше, мы называли контрреволюцией. И наводили тень на плетень.

Это была революция. Да, с поддержкой Запада, но главной движущей силой был народ. Поляки хотели жить по-своему.

Парадокс: военное положение, введенное для защиты социализма, привело к победе капитализма. Все по той же причине: этого хотел народ. Но сначала надо было упредить гражданскую войну.

Революцию просто ОТЛОЖИЛИ. Так шахматисты откладывают недоигранную партию.

Вскоре интернированных освободили, противники не взобрались на баррикады, а сели за “круглый стол”.

Так закончилась первая “бархатная” революция.

Потом они прошлись по Восточной Европе, упразднив лагерь социализма, а теперь шагают по бывшим союзным республикам.

Одна — с ликованием пронеслась по проспекту Руставели, другая отбушевала на Майдане Незалежности, третья отметилась погромами в Бишкеке.

Кто-то будет следующим. Если захочет народ...

А все началось с того, что летом 1980 года на Гданьской судоверфи уволили крановщицу Валентинович.

Или — еще раньше?

И самое последнее.

Прожитые в Польше годы были для меня счастливыми. Несмотря на то что в душе осталось чувство вины и стыда.

Отсюда — название этих записок.

* Прошу прощения (польск.).

Филановский Леонид Аронович родился в Москве в 1937 году. Выпускник МАИ. Это первая публикация поэта в толстом журнале.

* *

*

Эта кепочка для тени

У меня на голове

Побуждает к легкой лени

С книжкой где-нибудь в траве.

Чтобы каркала ворона,

Чтобы плыли облака,

Чтоб была про время оно

В книжке каждая строка,

Чтобы ползал муравьишка

По странице, наконец,

И чтоб кончилась интрижка

Счастьем любящих сердец.

* *

*

Год послевоенный,

Город — не важно какой.

Колонну немецких пленных

Вел с работы конвой.

На всех без нашивок шинели.

И, глаза опустив,

Шли они и свистели

Вместе один мотив.

Шло побежденное воинство

Длинной колонной по пять.

Свистом свое достоинство

Пыталось оно поднять.

* *

*

Тень от старенького “ИЛа” —

Под крылом лежу в тени.

Как давно все это было,

Как прекрасны были дни!

На движки чехлы накинул,

Люк защелкнув на замок,

Из кармана “Приму” вынул —

Моторист, школяр, щенок.

И теперь лежу на тверди,

Взор уставив в небеса,

А в душе поют из Верди

Золотые голоса.

* *

*

Не холодно, не жарко,

И с моря легкий бриз.

Ведет аллея парка

Меня к заливу вниз.

Там камни в темном иле,

Там в берег бьет волна,

Оттуда, как шутили,

Финляндия видна,

А виден отовсюду

Над памятником крест.

Тебя я ждать там буду,

Пока не надоест.

* *

*

Уйдем на пенсию. Начнем считать рубли,

И будет не хватать порой рублей.

Уйдем на пенсию. Сожжем все корабли

И новых не построим кораблей.

Будильник в дальний ящик уберем,

В тот самый, где хранится всякий хлам,

И будем замечать, как окоем

Становится все ближе, ближе к нам.

* *

*

На родину смотрел в окно,

Решая, брать, не брать ли зонтик.

Висели в небе тучи, но

Не здесь, а там, на горизонте.

Вели детишек в детский сад,

Переходил старик дорогу.

Он был увиденному рад —

Жизнь продолжалась понемногу.

* *

*

Положи под елку мне

В валенок с дырою

Командира на коне,

Трубача с трубою.

Станет все мне нипочем,

Поутихнут страхи

С оловянным трубачом,

С конником в папахе.

Прокричит в ночи труба,

Звякнет тихо стремя.

Что же, видимо, судьба,

Что ж, настало время.

И уйду я в дальний путь,

Спорь не спорь — без толку,

Только ты не позабудь

Положить под елку

Командира на коне,

Трубача с трубою.

Не печалься обо мне,

Что ты, Бог с тобою.

* *

*

Живу в стране, где все знакомо

И даже многое приятно.

Сначала я иду из дома,

Потом домой иду обратно.

Вокруг меня мелькают лица

Мне очень близкие ментально.

И пусть все это долго длится,

А прекратится моментально.

Уткин Антон Александрович родился в 1967 году в Москве, окончил исторический факультет МГУ и Высшие курсы сценаристов и режиссеров при Госкино. Прозаик, автор романов “Хоровод”, “Самоучки”, а также повестей и рассказов. Дважды лауреат премии журнала “Новый мир”, лауреат премии “Ясная Поляна”. Живет в Москве.