Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

То отряхнутся ото мглы,

То скроются во мгле белесой.

Так жизнь — или, точнее, быт

Нас учит, несмотря на лица,

Что время всех освободит,

Желающих освободиться

Ото всего, чем жизнь полна:

От пробуждения ночного,

От кома в горле, слез без сна,

От тела своего пустого.

И звуки, что проснутся вдруг,

Величье смысла обретая,

И дрожь коленей, бедер, рук,

И груди скорлупа пустая.

Ни тех часов жалеть не след,

Ни что оборвалась дорога,

Ни слез бесценных, ибо нет

Цены им: так их было много.

1987.

* *

*

Ты любишь город мой, когда

По всем бульварам об ограды

Ручьями бьется череда

Сухих ошметков листопада,

Когда вдоль обжитых домов,

Плеща о крыши листовые,

Текут со всех семи холмов,

Подобно рекам, мостовые?

Для быстрых ног и страстных рук —

Прозрачный день, лишенный солнца,

Когда — гляди — толпа вокруг,

Как кровь горячая, несется,

Когда навстречу холодам

Встает, как пар, печаль земная,

Я по твоим иду следам,

Ты любишь город мой, я знаю.

При охлажденье бытия

Печаль и страсть сильны в природе,

И оттого душа твоя

Сегодня миру по погоде.

И вплавь толкается народ,

И я ступаю одиноко

От тесных Сретенских ворот

До Трубной площади широкой.

* *

*

Облака сияли красновато,

Ночь кругами двигалась к Москве,

И летели птицы от заката

К темной и замерзшей синеве.

Нет конца рассыпавшимся стаям,

Гулче взмахи крыльев над Кремлем,

И разлегся город за мостами —

Взмах крыла, и город под крылом.

И дрожат над стынущею башней,

Над стеной расщелин и бойниц,

Слышишь — год ушедший, день вчерашний,

Нынешний в дрожащей туче птиц.

Прошлое торжественней и строже,

Мы припомним действие потом

Беспричинных вспышек этой дрожи

В воздухе промерзшем и литом.

Мы припомним начинанья года,

Мы сравним предчувствия с бедой.

Ночь идет. Хорошая погода.

Птичья суетливая свобода,

Черный шум над камнем и водой.

Арбатская площадь

Дрожит асфальт поверхностью покатой.

Февраль усталый дышит тяжело.

На площади в преддверии заката

Еще светло.

Еще движенья сохраняли вялость,

И свет лился холодною волной.

Сознанье понемногу размывалось

Как будто в оболочке слюдяной.

А рядом со ступеней перехода

Средь освещенной, выпуклой земли

Бесшумные скопления народа

На площадь оживленную текли.

Но ангел вострубил о преставленье

Дневного света — и столкнулись мы,

И скрылись в неизвестном направленье.

И это был последний день зимы.

И разом опрокинется все это:

Толпа и площадь на исходе дня...

О ангел мой, не торопи меня,

Пребудь концом того дневного света,

Но не теперь. Пусть будет долгий вечер,

И долгий свет, и улиц ширина —

Распахнута. И будет день отмечен,

А дальше будет долгая весна.

Вода прольется с кровельного ската...

В последнее февральское число

На площади в преддверии заката

Еще светло.

* *

*

Где зелень вскипает на камне,

Где в мае закаты страшны,

Проворные наши исканья

В беспамятство погружены,

И в бешеной зелени этой,

В верхушках листвы дождевой

Начало московского лета

Шумит над моей головой.

Ни слова о нашей потере,

Весенние бредни развей,

Покуда распахнуты двери

В дома наших добрых друзей.

Купаясь в росе и в озоне,

Которым весь свет напоен,

Скворцы на зеленом газоне

Вершат поутру моцион.

И, в облачной светлой водице

Взмахнув напряженным крылом,

Колеблет далекая птица

Бесплотный летучий объем.

В замедленном сонном теченье

Дождливых июньских затей —

Ни верности, ни отреченья,

Ни слова о жизни моей.

Беляков Сергей Станиславович — литературный критик, историк литературы. Родился в 1976 году в Свердловске (ныне Екатеринбург). Окончил Уральский Государственный университет. Заместитель главного редактора журнала “Урал”, автор ряда статей в этом журнале и в научных сборниках. В “Новом мире” публикуется впервые.

“Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?”

После этой насмешливой фразы, как вы помните, “зарвавшийся беспризорный отстал”. Мне же любопытство не дает покоя, и я продолжаю настаивать. Да, именно ключ. Но не от квартиры. И не деньги… После такого заявления придется кое-что пояснить. Дело в том, что я читатель по призванию. Я, кажется, и помню себя с тех пор, как начал читать. Теперь, став автором полутора десятков больших статей и более сотни рецензий, я по-прежнему чувствую себя не критиком, а именно читателем. Преимущество читателя в раскованности, свободе от принятых мнений, в доверии к интуиции и фантазии. Интуиция и фантазия сближают читателя и автора книги, хотя они и одарены этими свойствами в разной степени. Я не посягаю на ученые труды филологов, историков литературы. Но я настаиваю на праве читать, не обращая внимания на указующий перст специалиста. В конце концов, именно для читателя и пишут книги. Теперь, правда, многие авторы, минуя такой капризный и непредсказуемый адресат, нацеливаются непосредственно на жюри престижной премии. Разумеется, это не относится к литературе одноразового употребления. Но были же времена, когда интересами и вниманием читателя не пренебрегали даже великие. “Заранее подготовить для читателя понимание этой речи” (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч., т. 11, стр. 168). И вот перед читателем разбрасывали приманки, ставили капканы, заманивали в ловушки, долго держали перед запертой дверью и потом неожиданно ее распахивали, а иногда доверчиво, как доброму другу, оставляли ключ под ковриком. Найти еще одну загадку в книге, которую знаешь почти наизусть, а потом долго подбирать ключи к ней, поверьте, — увлекательное занятие.