Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2005)

Пушкин (самодовольно). Ну?

Малиновский. Нет, говорит, из кучерявого толк не выйдет.

Пушкин (зло). Ну, зато вы, дяденька, человек у нас известный. Единственный в своем роде. Последний, кто видел “Слово о полку Игореве” в оригинале. Знаток древности! Писатель! Вчера у Гончаровых только и разговоров было что о вашей пьесе. Как там написали в газетах? “Блистательные переводы из Коцебу под дирекцией Малиновского”! (В сторону.) Который по-немецки ни бельмеса не знает... Я был фраппирован! Истинно фраппирован таким отношением! При живом авторе (показывает на себя) — а говорят черт знает о ком.

Малиновский (не заметив подвоха) . Не врешь?

Пушкин. Врут календари.

Малиновский. На что тебе в архив?

Пушкин. Хочу отыскать исторический сюжет в оригинальном духе. А то ведь у нас за что ни возьмешься, глядь, другие об том уже целые томы написать успели.

Малиновский. Это уж как есть.

Пушкин. Ты только еще подумал об иной истории, а у них все готово. Например, приятель мой недавний, Гоголь Николай Васильевич. Вот истинный талант на этот счет. Я ему как-то в Павловске по дружбе, ну, как родному, рассказал историю. Да нет, даже не историю — анекдотец. Про то, как в городишко приезжает один тип. Никудышный тип, сосулька в тряпке. А весь город его с перепугу за важного чиновника держит.

Малиновский. И что?

Пушкин. Жену губернатора соблазнил — раз. Денег взятками получил — два. И был таков на казенной бричке.

Малиновский. Хорош у тебя приятель!

Жена. Да это не приятель, другой.

Малиновский. Ты меня путаешь, друг мой. Какой другой? Говори уж лучше дальше.

Пушкин. А приятель мой возьми эту историю да отдельной книгой и пропечатай! Под своим, разумеется, именем.

Жена. Ловко!

Малиновский. Как бишь того приятеля звали?

Пушкин (после паузы). Боратынский.

Малиновский. Не знаю такого.

Пушкин. Евгений Абрамович.

Малиновский. Слыхала, матушка, что нынче литературная молодежь вытворяет? Подметки на ходу срезают! А ты — сквозняк. Напомни-ка еще раз имя, как того молодчика звали?

Пушкин (после паузы). Вяземский… Ну так что, дяденька, пустишь в архив?

Малиновский. Сегодня уж поздно. Ты приходи завтра, да не ко мне, а прямо в канцелярию. Там и разберемся. А пока определись, который век тебе нужен да что за бумаги. У нас все имеется. Записки о состоянии дел и умов. Распоряжения и приказы по Синоду и Сенату. Уставы и циркуляры, реестры парадные и обыденные. Судебные протоколы, показания как добровольные, так и подноготные. Доносы! Вот где сюжеты попадаются. Ты приходи, завтра...

Пока Малиновский увлеченно перечисляет, Пушкин тихо встает, откланивается и неза-

метно выходит из комнаты. Малиновский снова берется за перо. Затемнение.

Сцена 3

Пустая сцена. На сцену входит 1-й актер.

1-й актер. У истории нет очевидцев. У истории есть только свидетельства.

Входит 2-й актер. Листает журналы, читает.

2-й актер. В исторической драме Пушкина нет театрального интереса. Пушкин не проник в глубокое значение той исторической эпохи... не изобразил ее со всей очевидностью... не раскрыл душу человека и характеры исторические.

Входит 3-й актер, тоже читает по журналам.

3-й актер. Это не драма, а кусок истории, разбитый на мелкие куски в разговорах. Что от него пользы белому свету? Кому придет охота читать, когда пройдет первое любопытство?

2-й актер. Мы ожидали встретить в новой драме автора исполинских размеров, но открыли рост самый обыкновенный.

3-й актер. Вчера обедали в клобе. К нам подсел поэт Пушкин и все время обеда проболтал, однако же прозою, а не в стихах.

1-й актер. Язык доведен в этой драме до последней степени совершенства. Сущность творения, напротив, запоздалая и близорукая. И могла ли она не быть такою, когда Пушкин рабски влекся по следам Карамзина в обзоре событий?

2-й актер. Какого роду это сочинение — предоставляется судить каждому. Он сам не назвал его ни трагедией, ни поэмой. По-моему, это галиматья в шекспировском роде.

1-й актер. Это сочинение есть совершеннейшее ребячество... школьная шалость, достойная исправления.

Пушкин (слышен только его голос). Посылаю тебе, милый друг, любимое мое сочинение. Ты некогда баловал первые мои опыты — будь благосклонен и к произведениям более зрелым. Знаешь, до сих пор я жил, как обыкновенно живут. Мне за тридцать лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся — я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. У меня сегодня сплин — прерываю письмо, чтобы тебе не передать моей тоски. Твой Пушкин.

Входит 1-я актриса.

1-я актриса. За два дня до свадьбы Пушкин был в доме Нащокина. Тем же вечером пела в том доме московская цыганка Танюша. Таня Демьянова, которую Пушкин любил слушать всякий раз, когда был в Москве.

Входит 2-я актриса.

2-я актриса. Пою я эту песню, а самой-то грустнехонько, чувствую и голосом то же передаю, и уж как быть, не знаю, глаз от струн не подыму... как вдруг слышу, громко зарыдал Пушкин. Подняла я глаза, а он руками за голову схватился, как ребенок плачет... Кинулись к ему, что с тобой, что с тобой, Пушкин? “Ах, говорит, эта ее песня всю мне внутрь перевернула, она мне не радость, а большую потерю предвещает...” Так и уехал, ни с кем не простившись...

1-й актер. Это не драма, а кусок истории, разбитый на мелкие куски в разговорах.

2-й актер. Спокойное безразличие сердца.

Входит 3-я актриса и поет цыганский романс. Затемнение.

Сцена 4

Снова дом Малиновских на Мясницкой. В кабинете Алексея Федоровича сидит Пуш-

кин, он один, дожидается хозяина.

Пушкин (тасует карты) . “Мне снилося, что лестница крутая меня вела на башню; с высоты мне виделась Москва, что муравейник; внизу народ на площади кипел и на меня показывал со смехом, и стыдно мне, и страшно становилось — и, падая стремглав, я пробуждался...” У истории нет свидетелей. Нет очевидцев. Кто живет, истории не знает. А когда жизнь стала историей, тот уже в могиле. И нет ему до нее никакого дела. Как нам узнать, что было, чего не было? Как тасовали карты — и сколько тузов в колоде? Ах, как легко того назначить злодеем, а этого представить жертвою. Не отсюда ли успех современной драмы? Ведь мы, наблюдая за пьесой, заранее знаем, кто прав, кто виноват. Правильно ли это? Не умея решить собственной жизни, мы хотим хотя бы в прошлом навести порядок. Но можно ли писать историю задним числом? Как строить день грядущий, если в прошлом темно и неясно? Значит, когда не уверен в истории, то и будущее — настежь”.