Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2007)

Старуха уборщица в подвальной пивной корит пьяного, стремящегося похулиганить:

— Ты ведь, это, ты не дома, ты ведь (ищет слово) в учреждении находишься!

Три сюжета на одну тему

1. Мировой судья, прокурор В. М. Лопатин, впоследствии актер МХТ под псевдонимом Михайлов, вспоминал, как был приглашен в 1889 году к Льву Николаевичу Толстому участвовать в любительском спектакле “Плоды просвещения”. После морозной ночи, проведенной в дороге, путники были разочарованы, не обнаружив за обильным ужином на столе спиртного. К счастью, оказалось, что один из приехавших, осведомленный о порядках в Ясной Поляне, предусмотрительно запасся водкой: “И вот мы по очереди сбегали потихоньку от глаз хозяина в переднюю и здесь, под лестницей, в уголке, согревали себя глотками водки <���…>”.

2. В рассказе Чехова “У предводительши” (1885) вдова предводителя дворянства в день именин усопшего устраивает роскошный завтрак, но “на столе есть все, кроме… спиртных напитков. Любовь Петровна дала обет не держать в доме карт и спиртных напитков — двух вещей, погубивших ее мужа”.

Однако опытные гости под разными предлогами по очереди отлучаются в переднюю, откуда возвращаются “с маслеными глазками”. Вечером же Любовь Петровна пишет петербургской подруге письмо, где с восторгом рассказывает о заведенной ею в уезде трезвости и описывает возвышенные к ней чувства гостей, один из которых после завтрака заплакал, целуя ей руку, другой “от волнения” говорил так, что она не разобрала ни слова, а третьему от волнения же и вовсе сделалось дурно.

3. В воспоминаниях Сергея Ермолинского имеется сцена чтения “Записок покойника”, устроенного Булгаковым у себя на квартире для мхатовских китов, но “Василию Ивановичу Качалову и Василию Григорьевичу Сахновскому врачи запретили пить вино, и жены их строго за этим следили. Тогда Лена перед приходом гостей сказала мне, что в передней на книжных стеллажах поставлен графинчик, рюмки и немного закуски. Я должен был время от времени, находя предлог, зазывать в переднюю то Василия Ивановича, то Василия Григорьевича”. Что Ермолинский не раз и проделал. “Влаги в графинчике поубавилось, но зато прибавилось — и заметно! — оживление за столом. Нина Николаевна Литовцева, жена Качалова, даже воскликнула: „Смотри, Вася, ты всегда говоришь, что вино за столом необходимо, а вот сегодня не выпил ни капли, а как оживлен, даже начал читать стихи””.

К последнему сюжету есть вариант, как знать, может быть, он вообще — бродячий: Анатолий Мариенгоф (“Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги”) вспоминает эпизод с Качаловым же, но уже у себя дома. Когда Мариенгоф с Никритиной пригласили Качаловых на раков, Литовцева предупредила, чтобы не было ни капли водки, и вот от стола с лимонадом и раками Качалов то и дело отлучается “по надобности”; хозяин, проследовав за Василием Ивановичем, наблюдает, как тот, “подойдя на цыпочках к вешалке, вынимает из бокового кармана демисезонного пальто плоскую бутылку сорокаградусной и прикладывается к ней”.

В нашем гастрономе время от времени ставят столик с бутылками того или иного пива, и две девочки в фирменных фартучках наливают желающим по неполному пластиковому стаканчику, заученно улыбаясь и призывая купить четыре бутылки, чтобы пятую получить бесплатно. Мимо столика пролегает дорога в винно-водочный отдел с разливом водки, пива и 72-го портвейна, и пьющие (большей частью одни и те же) уж не берут конфетку или кусочек лимона на закуску, но, выпив, подходят к фартучкам и запивают пивом. Кроме них откликаются на призыв попробовать “Волжанин” лишь разбитные бабушки — потому что бесплатно, и пьют с шуточками, выдающими смущение.

“— А водки, — княгиня спрашивает, — сколько ты любишь употреблять?

— Не могу знать, — говорит, — ваше сыятельство. Я ее еще досыта никогда не пил.

— Ну так тебе от меня положение будет три стакана в день пить; довольно это?

— Не могу знать, ваше сыятельство, а только я три стакана всегда могу пить.

— Ну и на здоровье.

— Всегда здоров буду, ваше сыятельство”.

(Николай Лесков, “Захудалый род”).

Арестованный молодой аристократ Александр Герцен получает в тюрьме наряду с домашними обедами “бутылку превосходного „Иоганнисберга”. <���…> Рябенький квартальный отыскал мою бутылку и, обращаясь ко мне, просил позволения немного выпить. Досадно мне было; однако я сказал, что очень рад. Рюмки у меня не было. Изверг этот взял стакан, налил его до невозможной полноты и вылил его себе внутрь, не переводя дыхания; этот образ вливания спиртов и вин только существует у русских и у поляков; я во всей Европе не видал людей, которые бы пили залпом стакан или умели хватить рюмку. Чтоб потерю этого стакана сделать еще чувствительнее, рябенький квартальный, обтирая синим табачным платком губы, благодарил меня, приговаривая: „Мадера хоть куда”” (А. И. Герцен, “Былое и думы”).

Крайне наблюдательный и сам пьющий Ал. Н. Толстой много пьяных подробностей навел в своих текстах, но бывало, чуть-чуть и промахивался. “<���…> лицо его <���…> было нежно-розового цвета, какой бывает у запойно пьющих и у жестоких людей”. Про жестоких не скажу, но розовый цвет лица бывает у постоянно пьющих, тогда как запойный, в долгом периоде трезвости, цветом лица порока своего не заявляет.

“Улита Никитишна. Смотри, не пьет ли?

Карп Карпыч. Опять ты все врешь! Кто нынче не пьет!

Улита Никитишна. То есть, ты спроси, во хмелю-то он каков?

Карп Карпыч. Ну, вот это дело!

Улита Никитишна. Потому другой смирный во хмелю, так это нужды нет, все равно что непьющий”.

(А. Н. Островский, “Не сошлись характерами”).

Обычно считается, что пьянство идет об руку с неряшеством, ленью, необязательностью, неумением сосредоточиться, что не совсем так. Быт законченного алкоголика, понятно, не слишком комфортен, но в делах крепко пьющий человек, если он еще не вовсе распался, сохраняет во многих отношениях примерную обязательность и работоспособность. У алкоголика время строго отмерено, в эту щель между похмельем и опохмелкой (повторяю, речь идет о труженике) надо успеть вместить самое важное на сегодня, будь то укладывание асфальта или сотворение страницы. Утверждаю, что человека умственного труда постоянная выпивка вынуждает быть собранным и в мыслях, и в форме и, естественно, лаконичным, если угодно, даже строгим, и пример тут — Веничка Ерофеев и еще много-много. Тот же Сергей Довлатов. И — Александр Александрович Блок. Я уже где-то писал об этом, что пьянство — более профессиональная болезнь поэтов и критиков, чем прозаиков, которым надо писать длинно.