Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2008)

Владимир Козлов. Возвращение природы. — “Арион”, 2008, № 1 .

“Сегодня хочется осторожно заметить, что в русскую поэзию после долгого перерыва тема природы стала возвращаться. <���…> Весь XX век русской поэзии прошел в противостоянии усадебного стиля, которым был жив весь предыдущий век, и только что заявившего о себе во весь голос урбанизма. Корней Чуковский, первооткрыватель самого явления „города в литературе”, еще в 1908 году выделил ценностные оппозиции этого противостояния: вечность — мимолетность, глубина — поверхностность, зрелость — инфантилизм, одиночество — ощущение себя частью массы, внутреннее движение — внешнее действие и т. д.

<���…> Была она всякой, но в последние советские годы в особенности — символичной, метафизичной, мифологичной (Кузнецов, Кушнер, Седакова, Кекова). Природа была неким призраком, стоящим за избыточным миром города. Ей приписывались некие черты абсолюта, прародительницы, хранительницы изначальной тишины. Но стихам о природе при этом будто не хватало самой плоти природы — ее чувственной, предметной красоты.

Сейчас природа возвращается именно в этом — первозданном — виде. Пейзажи, лирические ситуации, в которые природа допущена в качестве участника, описываются сегодня в поэзии с тем удивлением и восхищением, которое характерно для прачеловека, впервые осознавшего, что рассвет или поле с колосящимися озимыми — это красиво”.

Цитируются замечательные поэты наших дней, жаль только, что совсем нет Инны Лиснянской и Юрия Кублановского — так много сделавших для этого возвращения.

Леонид Костюков. Большая перемена. — “Арион”, 2008, № 1.

О новой книге стихов Ирины Ермаковой “Улей”.

“„Улей”, кстати, обнажает беспочвенность одного типичного для поэтов опасения — что разбросанность, разнородность стихотворений лишит книгу цельности, поэтому под одну обложку надо сводить стилистически близкие стихи. Достаточно, однако, припомнить, как под одной обложкой уживаются ранний и поздний Заболоцкий или в изданиях Пушкина рядом стоят „Пророк” и „Признание”, чтобы увидеть тщетность этого страха. Неудача книги одаренного стихотворца чаще связана скорее с „кучностью” поэтических выстрелов, с ощущением повтора.

В стихотворения „Нагатинского цикла” органично вплетены фольклорные строки и ритмы. Такого рода отсылки в сочетании с современным материалом обычно образуют контраст, зачастую смехопорождающий. Эти контрастные пары мы можем в изобилии встретить, например, у Тимура Кибирова. Любопытно и даже изумительно, что у Ермаковой ожидаемого контраста нет. На, казалось бы, искусственно очерченной территории московского окраинного района не пародируется, а действительно возникает некий народный уклад. Инвалид, дурачок, сумасшедший, жандарм, завалинка, старики-рыболовы — двор (или квартал) живет по законам городка (или села). Зачем это нужно? Чтобы выработать систему отношений с горем, старостью и смертью. Точнее, чтобы припомнить ее.

<���…> Чаще бывает так, что мы примерно знаем, чего ждать от следующей книги

поэта. Это предвкушение может быть радостным — и мы благодарны автору, если он нас не обманет. Но вот что будет в следующей книге Ирины Ермаковой, я действительно не знаю и даже не догадываюсь. И наверное, это лучший вариант из возможных”.

См. также рецензию Е. Вежлян на книгу И. Ермаковой (“Новый мир”, 2008, № 1).

Юрий Кублановский. “Учитель литературы должен закалять душу человеческую”. — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература”

(Издательский дом “Первое сентября”), 2008, № 6 (645).

“Замордованный в 1990-е годы нищетой и невыплатами зарплаты, нередко гнущий спину, чтобы прокормиться, на приусадебном участке, современный учитель должен тем не менее — как это ни трудно — осознавать свою миссию, миссию просветителя и педагога. В этом плане его роль сопоставима в чем-то даже и с ролью духовного пастыря. Он должен закалять душу человеческую, не давать расфокусироваться совести молодого человека, которого соблазняют многие нынешние „приоритеты”. Русская

литература и учит как раз всему лучшему, что есть в человеке как в создании Божьем. Поэтому поэзии на уроках литературы — именно как сгустку культурной морали — надо уделять места не меньше, чем прозе”.

К 80-летию Бориса Хазанова. — “Зарубежные записки”, 2008, №1 (книга тринадцатая) .

Тут, в блоке, начало нового романа Бориса Хазанова “Вчерашняя вечность”, беседа писателя с Александром Мильштейном, пылкое эссе Юрия Колкера, а в венке приветствий, помимо Майи Туровской, Григория Померанца и Марка Харитонова, — Бенедикт Сарнов с такой вот кодой:

“За восемнадцать лет эмиграции Борис Хазанов написал и опубликовал немало новых произведений. Как и прежде, щедрую дань отдавал он в эти годы и эссеистике.

Многие его очерки и статьи сегодняшнему россиянину, наверно, покажутся злыми, резкими, написанными человеком раздраженным, пожалуй, даже уязвленным. Кому-то многое в ней покажется несправедливым. А кое-кому наверняка даже захочется заклеймить жизненную позицию автора сакраментальным словечком „русофобия”.

В этой связи я хотел бы привести несколько строк из стихотворения Владислава Ходасевича, которое он посвятил вырастившей его кормилице — тульской крестьянке Елене Кузиной:

И вот, Россия, „громкая держава”,

Её сосцы губами теребя,

Я высосал мучительное право

Тебя любить и проклинать тебя.

Борис Хазанов, как и многие другие наши соотечественники (русский Андрей Синявский, еврей Александр Галич, кореец Юлий Ким, украинец Петр Григоренко), всем опытом своей нелегкой жизни выстрадал вот это „мучительное право” по-своему, а не так, как это предписано начальством или доброхотами-патриотами, любить Россию.

И не вчуже, а по-сыновьи проклинать ее (курсив мой. — П. К.). И этого своего горького права он не отдаст никому”.

…Никак не научусь читать об этих “проклятиях по-сыновьи”.

Федор Лясс. Разгадал ли Эдвард Радзинский загадку смерти Сталина? — “Посев”, 2008, № 3 .

С документами и свидетельствами в руках отвечает доктор медицинских наук.

…Не разгадал, хотя претендовал на историческую достоверность. Никто Усатого в бок шприцем не колол, заболевание возникло закономерно, закономерно развивалось и завершилось закономерно же. У Радзинского случились какие-то, видимо, запланированные “народные чаяния”.

Зато Анна Старобинец, представляя “10 сумасшедших, которые нас заразили” (“Русский репортер”, 2008, № 8 ), печатая свой текст-обзор со смешными картинками-портретами (о взаимосвязи между безумием и талантом), очевидно, рассчитывала на чувство юмора у читателей. Не тут-то было. Не возражая против Ницше и Мопассана, читатели обиделись за Руссо и Есенина. Пришлось Анне в следующем номере объясняться.