Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2008)

Иерей Александр Мазырин. Был ли оправдан компромисс митрополита Сергия с советской властью? Беседовала Юлия Данилова. — “Нескучный сад”, 2008, № 1 (январь — февраль).

“ — Распространенный аргумент в защиту митрополита Сергия такой: он сохранил внешнюю структуру Церкви — храмы, приходы, возможность легально служить. Те же, кто ушел в катакомбы, до наших дней просто не дошли. Много раз я слышала: „Мы с тобой

вообще бы не знали, что существует Церковь, если бы не компромисс митрополита Сергия”.

— Как устроил бы тогда Господь судьбу Своей Церкви в России, нам знать не дано. Рассуждая по-человечески, можно сказать, что все бы все равно в катакомбы не

ушли и от компромисса бы не удержались. У митрополита Сергия был выбор, по какому пути идти лично ему, — по пути поиска соглашения с властью или по тому пути, по которому пошел его предшественник митрополит Петр. Этот путь, несомненно, привел бы его туда же, куда и митрополита Петра: ссылки, одиночные камеры и, в конце концов, расстрел. Но это был личный выбор митрополита Сергия. С точки же зрения того, по какому пути пошло бы оставшееся в итоге в наличии руководство Русской Церкви, особых альтернатив в 1927 году не было.

Если бы митрополит Сергий выбрал путь бескомпромиссный, власть нашла бы другого иерарха, который бы принял ее условия. ОГПУ усиленно искало такого иерарха, вело переговоры сначала с одним, потом с другим, с третьим — в том числе и с митрополитом Кириллом, и с митрополитом Агафангелом. Им всем предлагались эти условия: подчинение внутренней церковной жизни тайному контролю со стороны безбожной власти в обмен на легализацию церковного управления. Был, например, тогда такой архиерей, как митрополит Тверской Серафим (Александров). Он как минимум с 1922 года был секретным агентом ГПУ — сейчас уже опубликованы его донесения. В конце концов, дошла бы очередь и до него, он бы согласился.

— Зачем же были нужны такие переговоры? Получается, власть не осмеливалась просто ликвидировать Церковь?

— Не то чтобы не осмеливалась — не могла. Дело в том, что в 1927 году Русская Церковь была еще достаточна сильна. Десятки тысяч приходов, священников, около двухсот епископов. Малоизвестный, но удивительный факт: в те годы церковные праздники еще признавались советской властью. Двунадесятые праздники были выходными! Это показатель неспособности богоборческой власти одолеть Церковь, невозможности для нее взять и, как вы сказали, просто ликвидировать Церковь.

Задача власти была в том, чтобы ослабить Церковь, разложить ее изнутри, спровоцировать в ней разделения, внутренние конфликты — и тогда уже по частям ее ликвидировать. Этот план был предложен еще в начале 1920-х годов Троцким. К 1927 году Троцкого уже не было в руководстве СССР, а идеи его были живы. Как могла власть спровоцировать нестроения внутри Церкви? Навязать священноначалию такую политику, которая вызовет отторжение широких масс”.

Юрий Малецкий. Памяти трех товарищей Эриха Марии Ремарка (тривиальный спич в честь юбиляра на незваном ужине его невеликой памяти). — “Зарубежные записки”, 2008, № 1 (книга тринадцатая).

Очередной отличный материал в диссертацию “юмор и ирония у Юрия Малецкого”. Данное эссе, естественно, любовно-благодарное. Ю. М. подробно перечисляет и товарищей (алкоголь, женщины, табак), и уроки Э. М. Р.

“Список всего самонужнейшего и самоважнейшего для любого человека, чему еще ты научил меня, — почти бесконечен; поэтому совершенно все равно, дамы и господа, продолжать ли его до утра или закончить немедленно, на последнем полуслове; выберу последнее: закон…

И все-таки скажу напоследок еще одно: ни Джойс, ни Фолкнер не научили меня почти ничему — разве что самовыражению, т. е. выражению некоторых глубин своей-чужой души. А кому нужно твое-свое самовыражение, когда всем нужно только их-свое самовыражение? Хемингуэй же и вообще научил только той глупости, что при охоте на льва нельзя трусить. Во-первых, научившись кое-чему у Учителя, скажу как взрослый ребенку: и можно и должно трусить, чтобы стать храбрым. Нельзя не не трусить, а нельзя охотиться на львов: это бесчеловечно — охотиться на царей

зверей, занесенных из-за отважных людей в Красную Бархатную Книгу столбового зверинства.

Да, ни вышеназванные, ни другие не названные не научили меня почти ничему толковому. Всему остальному бестолковому научил меня ты”.

Анатолий Медников. Без ретуши. Публикация Марины Сорокиной. — “Кольцо „А”” (Союз писателей Москвы), 2007, № 43 .

Дневники-воспоминания литератора, бывшего в 1970-х секретарем Московского отделения Союза писателей РСФСР. Тексту, кстати, предпосланы два, очевидно подготовленных редакцией, эпиграфа из Трифонова и Нагибина, дающие понять и подтвердить (сказано же в аннотации о нескольких десятках книг!), что А. М. был не только исполнительным чиновником, но и трудолюбивым писателем. Впрочем, текст не о литературе, но — о литературных нравах тех лет, с другого, так сказать, берега.

“…Испытываю ли я сейчас муки совести, вспоминая о своем участии в исключении из Союза писателей-диссидентов (Галича, Чуковской, Войновича и других. — П. К.)? Да, конечно. Мне неприятно вспоминать об этом, как, наверное, и тем, кто остался в живых из членов тогдашнего секретариата”. И вот, опираясь на дневник, вспоминает и вспоминает — в красках, с репликами персонажей, уверенными штрихами рисуя тех или иных “фигурантов”. Периодически сожалея и недоумевая. И более того: с “теперешним чувством раскаяния”.

Однако подготовлена рукопись к печати, по-моему, не вполне тщательно. Скажем, Медников пишет о Лидии Чуковской: “Несколько дней Би-би-си передавало ее письмо — „Обращение к народу””. Впоследствии, правда, в тексте мемуаров фигурирует лишь действительный “Гнев народа”, а никакое не мифическое “Обращение”, — но публикаторы и редакторы, видимо, не затруднили себя проверкой и вычиткой. Бог с ними. Только саму живую Лидию Корнеевну Чуковскую, явившуюся на свое исключение с, как пишет Медников, “скрытым магнитофоном”, я опознать здесь так и не смог. И дело не в том, что мне “мешала” ее собственная книга “Процесс исключения”.

Тут, видимо, дело слуха.

“О себе Чуковская сказала, что ей 66 лет, что она почти ослепла, пенсионерка, часто дома лежит на диване, что советский общественный строй она не принимает…”

Или: “Кто мог подумать в те дни, что и мы, и сама Лидия Корнеевна доживем до „Проспекта Сахарова” (в своем выступлении на исключении из СП Л. К. предсказала появление в Москве такого проспекта вместе с площадью Солженицына. — П. К.), а в том, что появится в свое время „Площадь Солженицына”, сейчас сомнений нет. И еще одна, показавшаяся мне странной, реплика Лидии Корнеевны: „Не сажайте меня в сумасшедший дом!””