Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2009)

Валерий Прокошин был неутомимым выдумщиком и организатором литературной жизни в своем Обнинске. Всю жизнь, особенно в последние годы, он писал прозу, знакомство с которой нам еще предстоит. Его увлечение фотографией оказалось столь серьезным, что у него начались постоянные выставки, вышел альбом “Поэт и фотография”. В его архиве осталось множество уникальных снимков — и нежно любимого им города Боровска, и немногочисленных, увы, путешествий.

В своей разнообразной стихотворной жизни он был, что называется, чистым поэтом: по-детски наивным, любящим, эротичным, хулиганящим, болеющим за свою страну и свой город, решающим вечные вопросы о Боге, о противостоянии Света и Тьмы. Все это в целом можно назвать двумя словами: откровенность таланта. И он настолько далеко зашел в своих откровениях, что успел вызвать против себя, уже смертельно больного, волну травли, — появилось даже “общественное” письмо к начальству с призывом изъять его стихи из обнинских библиотек. Этот “творческий донос” подписали местные окололитературные деятели, их поддержали, увы, и некоторые московские литераторы.

…Валерий ушел неожиданно, на пике творческого развития, на пороге большого признания. Его поэзия пока известна лишь небольшому числу почитателей. Но будем верить, что земная жизнь его творений лишь только начинается.

Андрей Коровин

Малярчук Татьяна Владимировна родилась в 1983 году в Ивано-Франковске. Прозаик, эссеист, автор четырех книг прозы, лауреат украинской премии «Книжка года» (2006). Эссе и рассказы переведены на польский, румынский, немецкий, английский. Живет в Киеве.

1

Когда я родилась, ей было шесть лет и она варила свой первый бульон.

Мама лежала в родильном доме. Папа уже неделю ел одни консервы и жареные яйца. Не мылся, не менял носки, не стелил постель, а спал прямо в кресле перед телевизором. Цветка ходила в свой детский садик и рассказывала всем, что мама поехала в Венгрию покупать ей модную зимнюю куртку.

Был апрель.

Цветка достала из холодильника куриный окорочок и варила бульон. Она еще могла бы сварить пельмени, выкупать отца, выстирать ему одежду, могла бы накричать на него, как это делала мама, могла бы надеть мамину ночную сорочку…

По вечерам она ходила с папой в спортзал на тренировки кунг-фу

и часами, пока папа спарринговался в соседнем зале, бренчала на пианино собачий вальс.

Она толком еще не доставала до газовой плиты и, чтобы готовить, встала на табуретку. Надела мамин фартучек. Бросила в кастрюлю весь запас сушеного укропа. Не пересолила. Вообще не солила. Варила куриный окорочок абсолютно бесстрастно. Она могла бы хладнокровно, без малейшего сочувствия отрезать голову карпу и пожарить его с яйцом на маленьком-маленьком огне, как это делала мама.

— Что у нас сегодня на обед? — спросил папа.

— Бульон.

Папа ничуть не удивился. Он думал, что умение готовить у женщин появляется с первого дня рождения.

— От твоих ног воняет, — сказала Цветка.

— Оставь в покое мои ноги.

— Иди вымой руки и ноги.

— Ты еще хуже, чем твоя мама.

— Я не хуже. Я такая же.

Потом они вдвоем стояли под окнами родильного дома, взявшись за руки, как папа и дочка, счастливые и улыбающиеся. Мама показывала им в окно сверток со мной и жестами спрашивала, что они ели всю неделю. Папа отмахивался, мол, перебивались как-то, все это ерунда.

— Бульон! — кричала Цветка, но мама не понимала. — Скажи ей, что мы ели бульон!

Папа уже намеревался уходить.

— Нет, скажи, что мы ели бульон! — настаивала Цветка. — Почему ты не хочешь?

— Это что, так важно?

— Очень важно. Мы ели бульон,и мама должна это знать!

— У нее сейчас своих проблем хватает…

— Бульон — это не проблема…

— Она родила тебе куколку. Как ты ее назовешь?

Цветка ни минуты не колебалась. Она знала мое имя еще до моего рождения.

— Метла!

2

Она была худенькой и черноволосой, всегда в коротких мини-юбках, в элегантных туфельках на небольшом каблучке. Она ярко подкрашивала глаза и губы и носила большие висячие серьги в форме виноградных гроздьев.

Когда мне было шесть лет, я считала ее прекраснейшей девушкой на свете.

3

Мы спали в одной комнате: Цветка на раздвижном диване, я — в детской кроватке со снятыми перильцами.

Лишь только начинало темнеть, я переносила свою подушку к ней на диван и пристраивала рядом с ее подушкой, но так, чтобы Цветка не увидела и не успела мне запретить. К тому времени, когда она раздевалась и укладывалась спать, я была уже там — на краешке ее дивана, с головой укрытая одеялом, свернувшаяся калачиком, чтобы занимать как можно меньше места и как можно меньше ее раздражать. Порой Цветка со скандалом и криками заставляла меня вернуться в свою кроватку, а порой была доброй и милостивой.

Ее доброта таила в себе опасность. Цветка наносила удар в тот момент, когда я меньше всего этого ждала.

— У тебя красивые губы, — говорила мне Цветка перед сном, когда мы лежали рядом в темноте. — Лучше, чем у меня.

Меня распирало от гордости, и я, беззащитный звереныш с лучшими, чем у нее, губами, начинала хотеть большего.

— И волосы у меня лучше, чем у тебя. Гуще. Не такие редкие.

Цветка молчала.

— И ногти. Тверже, чем у тебя. И форма у них лучше…

Цветка молчала. Я в уме поспешно перебирала каждый свой орган и отмечала, какой из них стоит отдельного внимания. Раз уж выпал случай.

— Но я вся красивее тебя, — спокойно отрезала Цветка и поворачивалась на другой бок, чтобы спать.

— Я знаю, где ты прячешь от мамы дневник, — с угрозой в голосе, пытаясь отомстить, несколько раз шептала я, и мое горло, как аквариум, наполнялось слезами.

Цветка молчала. Делала вид, что спит.

Она никогда не поддавалась на шантаж.

4

У меня было два развлечения, когда я оставалась одна дома. Варить «шоколадку» и миллион раз, смакуя, прослушивать вновь и вновь виниловую пластинку с песней «Арлекино» Аллы Пугачевой.

«Шоколадку» я варила в алюминиевой мисочке из какао-порошка, сахара и молока.

Однажды какао-порошок кончился. Я перевернула вверх дном все кухонные шкафчики и не нашла ничего похожего на какао, кроме молотого кофе. Я решила, что это почти то же самое и «шоколадка» получится даже интересней. Добавила всего, что нужно, по рецепту. А также масло, корицу и кардамон. Грецких орехов и изюм. Стояла над плитой на табуретке и старательно помешивала. Я не умела варить бульон и сейчас не умею его варить. Я бы не смогла хладнокровно отрезать голову карпу и жарить его на маленьком-маленьком огне без толики сочувствия…