Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2011)

— А мы с тобой, Жанка, и не конкурентки вовсе, — начинает Ирма Ивановна, — ты продаёшь пирожки, я — мороженое. На вокзале это два основных продукта — пирожки и мороженое.

Жанка кивает. Законы рыночной экономики ей сейчас безразличны. Жанка напрасно вглядывается в толпы пассажиров, которые снуют рядом в ожидании очередной электрички. Его нигде нет. Может, заболел? Но почему же именно сегодня, когда Жанка как раз готова к решительным действиям?!

— А ты так неа-бычна выглядишь, Жанка, — как будто между прочим замечает Ирма Ивановна.

— Почему необычно? — делает вид, что удивляется, Жанка. Ей приятно. Она давно уже ждала комплимента от Ирмы Ивановны.

— Ну, губы накрасила, глаза, юбка в облипон...

— Да так — молодость вспомнила, — скромно отвечает Жанка и в следующее мгновение замирает.

Из административного корпуса мироновского вокзала выходит он.

Жанка по привычке хотела быстро опустить голову, чтобы никто не заметил, как она вытаращивается на дежурного по вокзалу, но передумывает. А что тут такого? Хочу и вытаращиваюсь, думает Жанка. Сколько хочу, столько и буду смотреть, и на кого хочу, это моё дело. Вокзал себе никто не приватизировал.

Её раскрашенное лицо сияет. Он идёт прямо сюда. Униформа выглажена, башмаки начищены, рубашка белая-белая. За плечом болтается громкоговоритель. Из кармана торчат два флажка.

Какой же он красивый, думает Жанка. Где-то внизу живота от чрезмерного напряжения схватывает спазм. Жанка краснеет. На короткие полсекунды она позволяет себе представить с ним интим, и кровь бросается по телу со скоростью света.

Спасибо тебе, Боже.

Наверное, купит пирожок, думает Жанка, это единственный способ начать разговор.

Жанка возится в коробке с пирожками, готовясь протянуть ему наилучший, наиароматнейший. Слышит совсем рядом его голос:

— А дай-ка мне, Ирма, мороженое, но такое, чтоб это был настоящий пломбир.

Жанка от неожиданности подскакивает на лавке. Коробка с пирожками переворачивается, на неё никто не обращает внимания.

— Пломбир нужно заслужить, Ваня. — Ирма Ивановна кокетливо посмеивается.

— Скажи как, солнышко.

— Ну для начала пригласи меня в кафе.

— Не вопрос. Когда?

— После дождичка в четверг!

Он берёт у Ирмы Ивановны настоящий пломбир и отходит к краю платформы. Ирма Ивановна мечтательно смотрит ему вслед:

— Ка-кой мужчина...

Жанка не шелохнётся. Опрокинутая коробка с пирожками продолжает валяться у её окаменевших ног.

— Как он тебе, Жанка? — спрашивает Ирма Ивановна.

— Кто?

— Ваня.

— Ваня?

— Ну дежурный по вокзалу. — Ирма Ивановна нервничает. — Только не говори, что ты не знала, как его зовут! Странная ты, Жанка. Сколько лет продаёшь здесь свои пирожки и совсем не интересуешься людьми, которых видишь каждый день. Так нельзя жить. Действительно, словно зверь в норе.

— Я знала, как его зовут, — говорит Жанна.

— И как он тебе?

— Никак.

Ирма Ивановна облокачивается руками на свой прилавок.

— Он меня хочет, это видно, но я ещё не знаю, отвечать ли на предложение.

— Предложение чего?

— Какой-то он уж слишком. Безупречный , как говорят россияне. С таким не будет легко. Надеешься, а потом облом.

Часы на столбе пробили два пополудни. Набежали тучки.

— Ненавижу май, — говорит Ирма Ивановна. — Сейчас будет гроза, вот увидишь. Вымокнем до трусов.

Ирма Ивановна закрывает холодильник с мороженым.

— Ты, Жанка, как хочешь, а я иду в магазин, перебуду грозу там.

Жанка сидит на лавке.

Поднимается предгрозовой ветер. Дождит. Первые капли падают Жанке на раскрашенное лицо.

“Надеешься, а потом облом, — повторяет Жанка слова Ирмы Ивановны. — Надеешься, и облом”.

Дождь усиливается. Толпа пассажиров Украинской железной дороги прячется в помещение вокзала, и платформа пустеет. Жанка остаётся совсем одна. Её тушь — чьего бы производства она ни была — плывёт по физиономии, будто чёрная река отчаяния.

2

Она встаёт очень рано — когда уже светло, но ещё не людно. Включает на полную державное радио, садится возле окна и смотрит. Мир такой утренне-приветливый, что забываешь границы своей неприкаянности.

В семь часов Жанка уже у бабы Вики. Та ждёт её, одетая в свой неизменный ситцевый безрукавный халат.

— Я всю ночь не спала, — с порога заявляет баба Вика.

— Что случилось? Снились ужасы?

— Дёргало под рёбрами. Что бы это значило?

— Не знаю, — говорит Жанка, — я не разбираюсь в медицине. Вам нужно пойти к врачу, Виктория Викторовна.

— Что ты говоришь?! К какому врачу?! Врачи сегодня разбираются в медицине так, как я в балете!

Жанке нечего на это ответить.

— Может, пройдёт?

— Жанка, — вдруг меняет тему разговора баба Вика, — а ты когда-нибудь была на балете?

— Не.

— Интересно, как оно выглядит? Балет...

— По телевизору иногда показывают. Женщины в белых пышных платьях скачут по сцене, а мужчины надевают очень облегающие женские капроновые колготы... так что всё видно... Не знаю, я не разбираюсь в балете.

Баба Вика подаёт Жанке картонную коробку.

— Пирожки получились как куколки, — говорит.

Жанка собирается уходить.

— Знаешь что, Жанка? Ты мне за эти годы стала как родная.

— Вы мне тоже, Виктория Викторовна.

— С тобой и поговорить можно про всякое...

Жанка улыбается.

— Там тебе подарок есть в коробке. Посмотришь.

— Два пирожка.

— Три гривны, — автоматически отвечает Жанка, роясь в коробке.

— Жанна, ты даже не посмотришь на меня?

Жанка испуганно поднимает голову:

— Юра? Что ты здесь делаешь?

— А что, у меня нет права просто так прийти на вокзал? Ты его приватизировала?

— Ещё нет. Куда-то едешь?

— Можно и так сказать. На край света. Поедешь со мной?

Жанка протягивает Юре его пирожки.

— Уже нашла себе мужика, Жанка? Вижу, ты такая раскрашенная, как проститутка. Значит, нашла? ну и как он? Лучше меня?

— Не твоё дело. Оставь меня в покое.

— Хочу с тобой потолковать, — говорит Юра.