Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2011)

Окно молчит. Жанка продолжает стоять. С улицы веет лёгкий свежий ветерок. Кажется, этот май никогда не кончится.

— Я перестала на что-либо надеяться, — говорит Жанка. — Ты ведь этого хотел? Я теперь реалистка. Я понимаю, что он никогда на меня не посмотрит. Он слишком хорош для меня. Такой красивый... И всё. На этом всё, Боже. Я не верю в тебя, а ты в меня, и расходимся по-хорошему. Ни я тебе, ни ты мне. Мы свободны.

Жанка забирается в постель, укрывается одеялом, но ей холодно. Ветер из окна становится сильнее и холодней.

— Я не буду тебя слушать! — кричит Жанка. — Ну что ты хочешь мне сказать?! Я уже всё слышала!

Бородатая голова Бога нервно летает под потолком, ударяется об люстру, и люстра падает на пол.

— Ты мне здесь истерик не устраивай! — кричит Жанка. — Лети себе на своё небо, или в Лапландию, или на Карибские острова, а меня оставь. Я не хочу тебя слушать. Я достаточно намучилась. И теперь всё. Буду продавать пирожки, есть их, смотреть телевизор, ходить в туалет, покупать себе импортные блузки раз в два месяца. И всё. И буду так жить. Как насекомое.

Голова Бога ударяется об оконное стекло, и оно, дзенькнув, разбивается.

— Что ты мне всё портишь! — кричит Жанка. — Вот так Бог! Поглядите на него! Вместо того чтоб помогать и строить, он окна разбивает!!! Тоже мне! Я подам на тебя в суд! Ирма говорила, сейчас каждый, кто хочет, может подать в суд...

Жанка включает свет. Заметает веником оконные осколки. Чувствует, как бородатая голова Бога тихонько садится ей на шею.

Теперь у меня две головы, думает Жанка, боясь пошевелиться, одна голова моя, вторая — Богова.

— Ну хорошо, говори, что хочешь сказать.

Жанка напрягается, вслушиваясь в Божий шёпот.

— Заслужить? — Её удивлению нет границ. — Что значит заслужить? Разве я до сих пор не заслужила?! Я молилась каждый вечер! Я никого не убивала... и не крала... и маму похоронила по-человечески... Что значит делать добро? Разве я злая?

Жанка берётся за голову, потому что ей кажется, что голова сейчас треснет.

— Что ты мне мозги пудришь! Как я могу заслужить его? А ты прожорливый! Тебе мало моей веры — хочешь меня целиком!.. Заслужить его... — Жанка ложится на пол, так что вы можете видеть её всю. — Хорошо, Боже. Я сделаю так, как ты говоришь. Но смотри, если опять обманешь, то я забью окно.

3

Этот май никогда не кончится. Ирма Ивановна лениво листает журнал “Отдохни”.

— Нужно что-то делать, Жанка, — говорит она. — Так жить нельзя.

— Нельзя, — вздыхает в ответ Жанка.

— Я вот думаю серьёзным делом заняться. Фирму свою открою.

— Ты?

— А что, я тут нанялась мороженое продавать до скончания лет?!

— Не знаю. Чем мороженое плохое?

— Ты, Жанка, униженно мыслишь. Тебе скажут мыть туалеты — и ты будешь мыть. Не пискнешь.

Смирение, — думает про себя Жанка.

Ирма Ивановна продолжает:

— Я уже разузнала, что почём. Сначала нужно оформиться частным предпринимателем. Чтоб платить один налог. Потом регистрирую у себя дома фирму, и глядишь — пойдёт как по маслу.

— А что твоя фирма будет продавать?

— Услуги!

— Услуги, — повторяет Жанка. — Звучит очень солидно.

— А сейчас, Жанка, всюду так. Сейчас целые состояния на продаже услуг зарабатывают. Все продают услуги. А Мироновка в смысле услуг очень недоразвита. Из Киева ещё не наприезжали. Просто рай для начинающих бизнесменов. Приходи и только и успевай доллары в морозилку складывать.

— И какие услуги ты будешь продавать, Ирма?

Ирма Ивановна запнулась:

— Вот какие именно услуги — ещё не придумала.

Виктория Викторовна ночью вызывала “скорую” — “дёргало” под рёбрами.

— Знаешь что, Жанка, — говорит она, — нужно бизнес наш приостановить, а то я боюсь.

— Чего боитесь, Виктория Викторовна?

— Понимаешь, Жанка, я целый день жарю пирожки. А потом, ночью, думаю про пирожки. Если не жарю, то думаю, если не думаю, то жарю. Пирожки отбирают у меня всё время. А у меня его и так очень мало. Я боюсь.

— Чего?

— Смерти, Жанка. Боюсь смерти.

— Не бойтесь, Виктория Викторовна. Вам до смерти ещё далеко. Сколько вам лет?

— Шестьдесят семь.

Женщина молчит.

— Этот май никогда не кончится, — неожиданно меланхолически говорит баба Вика. — И не тепло и не холодно. Ненавижу такую погоду. Дождь льёт каждый день. Всё цветёт...

— Да. В городе очень много тополиного пуха, а у меня на него аллергия. В этом году тополя рано зацвели.

— Видишь, Жанка, — говорит баба Вика, одной рукой массируя там, где должно быть сердце, — в этой стране никто ничего хорошего другим не сделает. Понасажали тополей, потому что они быстро растут. А то, что у людей бывает аллергия на тополиный пух, их не интересует. Ну разве так можно? Это же преступление.

— Преступление, — повторяет Жанка.

— Вот насадили бы подсолнухов...

— Подсолнухов?

— Подсолнухов.

— Подсолнухов.

Баба Вика мечтательно смотрит в окно. Жанка смотрит на бабу Вику.

— Я десять лет продавала на вокзале семушки, — говорит баба Вика. — Ну, до пирожков, ты знаешь. Жарила семушки, расходовала целые мешки семушек, и никогда, чтоб ты, Жанка, знала, я не видела подсолнухов. Что называется — мещанка до мозга костей. — Баба Вика не очень натурально смеётся.

— Если ехать электричкой в Киев, можно целые поля подсолнухов увидеть.

— А ты их видела, Жанка?

Жанка мнётся. Она точно не помнит.

— Кажется, видела, — говорит она, — но, может, это по телевизору.

— Вот и я так! По телевизору. По телевизору всё показывают... Знаешь что, Жанка? Давай поедем в Киев, а? На электричке. Когда подсолнухи будут цвести. Давай?

— Хорошо, Виктория Викторовна, поедем.

Она не смеет поднять голову. Разглядывает потрескавшийся асфальт под ногами. Свои ноги. Форму собственных туфель.

Но он идёт — Жанка в этом уверена. Он приближается. Прилавок с мороженым сегодня выходной. Он идёт к ней, к Жанке.

— Один пирожок, — говорит он и протягивает Жанке гривну пятьдесят.

— С чем? — Жанка дрожащими руками берёт деньги и исподлобья смотрит на него.

Боже, думает Жанка, какой он красивый.

— А с чем есть?

— С картошкой... с мясом... с капустой... с луком и яйцом... с горохом... и... и... с абрикосовым джемом.