Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2004)

“Господу богу прошение от неверующего в него”. “Разговоры с богом” Геннадия Русакова читают Владимир Губайловский и Евгений Ермолин. — “Дружба народов”, 2004, № 4 .

Оба отклика — “Стихи — не слезы” и “Плач и зов” — в общем-то об одном: безжалостна ли “должность поэта”? Оба откликнувшихся критика крайне взволнованы деликатным поводом разговора и даже несколько обеспокоены фактом собственной критической интонации (отдельные стихи и — в целом — поэзия Г. Р. им дороги, что, впрочем, не мешает подвергать свои догадки — сомнению в собственной правоте).

Грузинский номер “Дружбы народов”. — “Дружба народов”, 2004, № 3.

Все восемь рубрик номера — от “Прозы и поэзии” до всегдашнего лев-аннинского “Эха” — приготовлены либо грузинами, либо — “по-грузински”. Большинство прозаиков (за исключением двух имен), представленных здесь, известны и читаемы еще с советских времен. В журнале публикуются: прежде всего уже нашумевший семейно-исторический роман Отара Чиладзе “Годори” (который мы подробнее отметим в следующем обзоре), страшноватая беллетристика Резо Чеишвили, саркастичные рассказы Реваза Мишвеладзе, “Грустные истории” Годердзи Чохели, живописно-лиричная новелла-воспоминание Джемала Карчхадзе и другие сочинения. Во вступлении к грузинскому номеру, названному “Безвизовый визит”, главный редактор “Дружбы народов” Александр Эбаноидзе, рассуждая о грузинской прозе, отмечает: “К сожалению, в нынешних условиях у нас нет полного представления о литературном процессе последнего десятилетия (в номере представлен его беглый обзор1), но знакомство с доступными и досягаемыми публикациями показало, что в новейшей грузинской литературе можно найти что угодно — грузинскую разновидность постмодернизма, минимализма, гиперреализма, мистицизма, неомодернизма, шокирующего эротизма, мнимого историзма, иронического сентиментализма, даже куртуазного маньеризма — словом, знаменитое „стендалевское зеркало” разбито вдребезги, и в нем нелегко разглядеть отражение реальной жизни, что, конечно же, по-своему тоже свидетельствует о состоянии общества. Однако отношение к писательству как общественно значимому делу, ответственность за написанное слово — трезвое, зоркое зеркало сберегли писатели, воспитанные на классике и утвердившие себя вопреки цензуре в нелегкие для творчества советские времена”.

Из документально-публицистических текстов отмечу мозаичное исследование Гагика Карапетяна “Сергей Параджанов/Эдуард Шеварднадзе. Кто, где и как прервал 15 лет молчания Мастера”, подготовленную Мамукой Арешидзе “Хронику событий в Грузии: 1989—2004” и блок мнений “„Революция роз” — взгляд из Тбилиси и Москвы”.

Украшением номера считаю маленькое, виртуозное эссе крупнейшего грузинского писателя XX века Григола Робакидзе (перевод Ии Мухранели), написанное в начале 20-х годов — в ответ на тогда же вышедшую статью “Думы о Грузии” некоего Николоза Мицишвили. Очевидно, это грузинский вариант сюжета “Чаадаев — Пушкин”: Мицишвили взял под сомнение самость, промыслительность и благость Грузии, а Робакидзе, встав на горло своему естественному эмоциональному взрыву и попытавшись рассуждать отстраненно, — ответил. Вышло историософское и страстное признание в любви — выпавшему на долю народа (и отдельно взятого человека) — грузинскому Пути.

Евгений Добренко. Молоко современности и творог истории: нарратив как способ производства социализма. — “Вопросы литературы”, 2004, № 2, март — апрель .

Стереоскопическое исследование многолетнего “репрезентационного” книжно-журнального проекта 30-х годов, являющегося важнейшей частью нового исторического мифа, замаскированного под общественную формацию. Чаще всего этот миф называют “историей становления пролетарского общества”. Речь идет о грандиозной “Истории фабрик и заводов”, “Былях горы Высокой”, “Людях Сталинградского тракторного” и других инструментальных частях сталинского переписывания истории . Тонкая была работа, художественная . Удивительно то, что на первых этапах этой истории описательно-документальная часть жизни новых рабочих, только приучающих себя к будущему статусу хозяев жизни, дана весьма правдиво, со всей неприкрытой грязью (в прямом смысле слова) “проклятого прошлого” и не менее свинских первых этапов “перековки”. Согласно указаниям РАППа, использовались дневники и живые свидетельства. Довольно скоро самих “хозяев” (среднюю и нижнюю часть пролетарского пирога) живописно представил Зощенко. А вот столь подробный рассказ о замесе и раскате теста попадается мне впервые.

Правда, текст, подписанный “г. Нью-Йорк (США)”, немного перегружен традиционным филологическим “эсперанто”, но это, надеюсь, не помешает живым читательским впечатлениям. Одни цитаты чего стоят. Жутковато.

К 160-летию Н. А. Римского-Корсакова. Из переписки Н. А. Римского-Корсакова с В. Я. Ястребцовым (1905—1907). Публикация, подготовка текста, вступительная заметка, сопроводительный текст и примечания Людмилы Барсовой. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 3 .

Эпистолярный диалог великого композитора — примерно с тем, кого когда-то так отчаянно призывал-заклинал Мандельштам, мечтая о разговоре хотя бы на колючей лестнице. Композитор заканчивал свои письма нотными росчерками, нежно поругивал своего визави за восторги и, похоже, был им/ими счастлив. Собеседник-то был любящий, понимающий и “необходимо-разжигательный”.

Вероника Капустина. Рассказы. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 4.

О детях и взрослых, их неуловимом “перетекании” друг в друга. Чуточку “сонные”, но очень ладные, как и ее стихи (см. “Новый мир”, 2002, № 9).

Александр Карасев. Рассказы. Вступительное слово Владимира Маканина. — “Дружба народов”, 2004, № 4.

Их три, и все — о последней чеченской. Вот — из эпилога первого, он называется “Запах сигареты”:

“Дождь прекратился, из-за двенадцатиэтажной бетонной коробки вышло и робко засияло солнце. Я с силою вдавливаю до фильтра скуренный окурок в мятую жесть кофейной банки: „Все, довольно об этом!” Внизу, по мокрому, испещренному мелкими лужицами асфальту идет, слегка прихрамывая, парень лет двадцати. Его движение неожиданно обрывается. Он как вкопанный застывает у невидимой преграды, собравшаяся сделать шаг его нога повисает в воздухе.