Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2006)

выцарапываю ничего до свадьбы выцветет

Юрий Мамлеев. “Любая агония дает некоторый шанс”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2006, № 51, 27 марта .

“В традиционном обществе литература опиралась на весьма распространенные религиозные, сакральные воззрения, которые были у древних как бы под рукой и которые они могли углублять, как, например, было с учением суфиев в персидской поэзии. А сейчас, когда писатель окружен, так сказать, совершенно иным морем, он может прикоснуться к метафизическому уровню только за счет собственной интуиции. Конечно, он может опираться на традиционные знания, черпая их из книг или обретая благодаря встречам с какими-то людьми, но все равно это несравнимо с атмосферой традиционного общества”.

Мария Мельникова. Анно Аркадиевичевно. — “Книжное обозрение”, 2006, № 10-11.

О повести Леонида Гершовича “Фашизм и наоборот” (М., “Новое литературное обозрение”, 2006). “<���…> к сожалению, после этих читательских подвигов не останется уже никаких сил на то, чтобы понять, зачем вообще была написана книга. Похоже, что столь любимый интеллигенцией ХХ века жанр антиутопии все-таки отправился в вечность вслед за породившей его эпохой, и никакими стилистическими изысками тут уже не поможешь”.

Игорь Михайлов. Кроссворд, интеллигенция и ужас неотвратимый. — “НГ Ex libris”, 2006, № 7, 2 марта.

“Книга [Игоря] Виноградова [“Духовные искания русской литературы”] — со странным привкусом старой доброй „шестидесятнической” архаики. <���…> Множество его статей со времени, когда он возглавлял отдел прозы легендарного журнала „Новый мир” Александра Твардовского, и по сей день — со следами изменчивого и обманчивого бремени интеллигентских исканий, сомнений и правки. А посему помечены сразу несколькими датами: 1964, 1986, 2005. В результате получился некий интеллектуально-публицистический с элементами кроссворда симбиоз или лабиринт, блуждание в потемках которого искушенному читателю доставит массу удовольствия или раздражения. Литературно-критическая статья, даже несмотря на обилие в ней публицистического пафоса, тем более поправок на время, в общем-то, товар скоропортящийся. Поэтому перед нами, если все содержимое книги подвергнуть выгонке и фильтрации, останется голый колорит. Или, если угодно, выбранные места из истории русской литературы от Лермонтова до Юлия Кима включительно, окрашенные в либерально-диссидентскую пастельную тональность. Со всеми присущими ей штампами и стереотипами, которые в скором времени должны вымереть из-за полной нежизнеспособности и вычурности”.

Юнна Мориц. Теперь. — “День литературы”, 2006, № 3, март.

Теперь Милошевич, как мученик святой,

Покинул карлы дьявольской берлогу,

Теперь Гаагу он покинул с простотой,

Чья суть — свободный путь на суд, но к Богу.

................................................

Татьяна Москвина. Всем стоять! — “Искусство кино”, 2005, № 11 .

“Итак, нового демона, пришедшего на смену старым богам кино, я назвала бы демоном занимательности. Принцип занимательности есть часть принципа извлечения из некоего сырья предмета чистого наслаждения. Это — погибель для человека. Скажем, сахар. Он входит составной частью в растительный мир и придает вкус многому из того, что идет в пищу. Но сахар можно извлечь из сырья, сделать самостоятельным продуктом и есть сколько захочешь. Люди так и поступили, обретя благодаря употреблению чистого сахара невероятное число болезней и рабскую физиологическую зависимость. (Кстати, то же самое произошло с сексом — чистый секс был извлечен из сырья жизни, как чистый сахар, и тоже послужил вышеупомянутой погибели.) Занимательность — это сахар искусства. Она содержится в произведениях искусства в разных видах и долях — где-то ее больше, где-то меньше. Мы все прекрасно знаем, что это такое и на что реагирует наш потребительский организм. Занимательность бывает всяких сортов, и мы их чуем — в поворотах сюжета, в присутствии криминала, в манере загадывать загадки, в эффектах исчезновения и появления, в половых вопросах, в привлекательности лиц и тел героев, в острословии, в чередовании напряжения и расслабления, в ясности и умолчании да много еще где. Занимательность бывает и в музыке, и в литературе, и в живописи, и в кино. Она сама по себе — не главное, не определяющее ценность, суть, вес произведения искусства, как и сахар не может быть главным в питании. Но сладкое — вкусно, а занимательное — интересно. Если вы сахарозависимы, то, проклиная и ненавидя себя, будете, даже зная, как это вредно, пожирать пирожные — точно так же вы, став занимателезависимы, будете поглощать книжки и фильмы, где будет высокая доля сюжетной и упаковочной занимательности. Постепенно вы разучитесь употреблять нормальную пищу — она покажется вам пресной, безвкусной. То, что демон занимательности сейчас делает с кинематографом, выделяя чистую занимательность и добавляя ее в конечный продукт суповыми ложками, превращает производство картин в нечто совсем новое, какую-то другую отрасль деятельности, для которой определение „искусство кино” не годится. Я предложила бы следующее определение: массовый кинематический дизайн”.

Илья Осколков-Ценципер. Делать умный журнал — этим стоит заняться всерьез. Интервью с главным редактором группы изданий “Афиша”. Беседу вела Алена Карась. — “ПОЛИТ.РУ”, 2006, 25 января .

“К сожалению, почти все известные мне попытки сделать какое-нибудь умное издание у нас построены на изначальном обмане. Наши с вами знакомые приходят к каким-нибудь богатеям и говорят им: „Дайте нам денег, вы будете очень богатыми”. Богатеи, которые ничего в этом не понимают, дают деньги, после чего из этого ничего не получается. Потому что люди, которые эти деньги просят, изначально даже не имеют идеи, как они будут зарабатывать эти деньги. Начиная с истории газеты „Русский телеграф” и заканчивая журналом „Новый очевидец” перед нами иллюстрация того, что единственный способ разговаривать с капиталистом в России — это научиться зарабатывать для него деньги. Тогда он тебя поймет. В другие способы я пока не очень верю”.

Охота за счастьем и несчастьем. Беседовал Григорий Заславский. — “НГ Ex libris”, 2006, № 9, 23 марта.

Говорит прозаик Алексей Варламов: “За недостаточную почтительность к Пришвину меня укоряли, за недостаток восхищения Грином от его поклонников досталось, посмотрим, что скажут про [А. Н.] Толстого”.