Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2006)

“Географическая разобщенность писателей с развитием Интернета все больше превращается в фикцию”. С поэтом Бахытом Кенжеевым беседовал Александр Самошин. — “Гипертекст”, Уфа, 2006, № 4.

“…Вообще, мы живем в интересную эпоху: после распада СССР во всех республиках литература начала развиваться более или менее автономно, так сказать, без оглядки на центр. Отмечу, например, прочитанный мною недавно „Ташкентский роман” Евгения Абдуллаева (получивший недавно „Русскую премию”. — П. К. ). Это полноценное, европейской школы произведение — однако написанное на местном материале и на русском языке. Лучший, на мой взгляд, русский прозаик современности — Михаил Шишкин — живет в Цюрихе, который тоже отражается в его прозе. Я полагаю, что географическая и культурная разбросанность русской литературы — фактор скорее благотворный.

— Недавно вы получили достаточно престижную российскую премию “Anthologia” (могли бы и добавить, что учрежденную „Новым миром”, коллега. — П. К. ). Ощущаете ли вы себя неотъемлемой частью литературного процесса?

— Конечно, ощущаю. Я слежу за всем, что пишется, печатаюсь сам, часто бываю в Москве. Но вновь повторю: в эпоху Интернета литература становится явлением глобальным”.

Нина Геташвили. Театр и живопись. Параллели крутого маршрута. — “Русское искусство”, 2006, № 1.

“Репертуар русского театра был жанрово богаче изобразительного искусства. Особенно это касалось московских антреприз”. Речь идет о конце XVIII века. Поведал бы им тогда кто-нибудь о Дягилеве…

Вообще очень полезный, богато иллюстрированный текст, не без той, правда, сухопарой наукообразности, которая в подобном издании выглядит, я бы сказал, немного странно: “Нравственный максимализм русской духовной культуры, поиски объединяющей национальной идеи и общественно-просветительская парадигма второй четверти века (XIX. — П. К. ) привели не только к все возрастающему плюрализму идей и концепций, но и расширению социального состава зрителей как сценических представлений, так и художественных выставок”.

Тонино Гуэрра. Теплый дождь. Роман. Перевод с итальянского Валерия Николаева. — “Дружба народов”, 2006, № 2 .

Тут действуют загадочные фантасмагорические собаки, Генерал Огня, Наполеон Бонапарт, историк Эйдельман и писатель Пушкин, наконец, кинорежиссер Агаджанян, в котором легко угадывается Сергей Параджанов. Много любви на маленьком поле.

“…Мы пересекаем границу между Грузией и Арменией. У Агаджаняна сразу поднимается настроение, потому что мы выезжаем на ровное асфальтированное шоссе. По нему добираемся до Акпата, горной деревушки, жмущейся к большому монастырю, где в течение тридцати лет жил монах-поэт Саят-Нова. Единственные украшения многочисленных зданий ансамбля — небольшие кресты. Каждый монах выцарапывал на камне свой крест и, стоя перед ним, предавался раздумьям. О жизни монаха-поэта и о древнем монастыре Агаджанян сделал один из трех своих фильмов. Я вспомнил кадры, где молодой монах, спасая книги из затопленной библиотеки, поднимал их по приставной лестнице на монастырские крыши, подальше от потоков разбушевавшейся воды, и раскладывал сушиться на солнце.

— Тебе удалось определить место, где он стоял на коленях, ожидая, когда высохнут страницы? — спрашиваю я Агаджаняна.

— Я полагаю, это было в самом высоком месте двора, — отвечает он и кивает на земляной горб за трапезной.

Я подхожу к этому зеленому холму и сажусь на траву. Подо мной соединяющиеся между собой крыши образуют замысловатые водостоки. Пышные пучки дикой травы торчат в швах прямоугольной, черного камня черепицы. Я воображаю себе, как вся она была устелена большими намокшими книгами со слипшимися страницами. Агаджанян подходит и садится рядом со мной.

— В моем фильме главный герой лежит как раз на этом самом месте, где сидишь ты.

Я тоже ложусь, не отрывая взора от монастырских крыш. Трава, колыхаемая свежим ветерком, чуть слышно шелестит. Так же, наверное, после двух дней пребывания под солнцем шелестели от ветра высохшие страницы, готовые вновь повествовать о людях и делах их.

Улыбаясь, я поднимаюсь на ноги”.

Во вступлении приводится высказывание Т. Г. о литературе: “Могу ошибаться, но у меня всегда было такое впечатление, что слова старятся в меньшей степени, чем образы кино”.

Александр Жолковский. Виньетки-2005. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2006, № 1 .

“…Когда меня пригласили участвовать в международной конференции по Набокову в Петербурге (в самом что ни на есть наследственном набоковском особняке, Морская, 47), я был польщен, долго думал, с чем бы выступить (я не специалист), придумал и согласился. Но когда оказалось, что от участников ожидается регистрационный взнос в $ 300, мой энтузиазм остыл настолько, что я выключился от переписки с организаторами.

Однако ближе к делу заботу о моем участии проявил вождь мирового набоковского движения Дон Джонсон. Как известно (не от Набокова), правду говорить легко и приятно. Я ответил, что приехать готов, но мне не нужно ни визы (она у меня есть), ни билетов (я и так буду в Питере), ни гостиницы (остановлюсь у приятеля), ни купонов на еду, и вообще мое скромное сообщение не тянет на триста баксов. Дон тут же отписал, что Оргкомитет освобождает меня от взноса, употребив неповторимый английский глагол waive и таким образом подав повод для игры слов, которого я ждал всю свою сознательно англоязычную жизнь: „Now, Don, we are on the same waivelength”, „Теперь, Дон, мы понимаем друг друга” (букв. „[общаемся] на одной длине волны”).

Wave — „волна”, waive — „отменять условие” (произносится так же), waivelength — a three hundred dollar pun, как сказали бы американцы, каламбур ценой в триста долларов. Набоков зарабатывал, в сущности, тем же”.

[Заставка]. — “Склянка часу”, Украина, 2005, № 36.

На немецком, украинском и русском тут приводится следующее изречение: “„Писать для одной лишь нации — слишком убогий идеал” (из Шиллера)”. Смотрится очень красиво.

Больше я ничего интересного в этом трехъязычном номере для себя не нашел, что не отменяет его интертекстуальности, пассионарности и эмблематичности. Или взять, что ли, стихи? — “Шло лето на горячем поводке. / Грудастый август не стеснялся пота. / Была мужская, грубая работа — / На вилы брать тяжелые валки…” (Павел Бессонов). Нравятся? А кому-то, допускаю, придется по душе трогательно-забавная двухстраничная мини-поэма Елены Заславской “Проза сети”, где все части начинаются с фразы “Каждый день я пишу по странице в Livejournal”. Она ее два месяца писала, между прочим. В конце — дата. Другая (Ирина Цилик) по-мужски решительно изливает: “Я устал. У меня отупело перо. / Мой запас сигарет безнадежно уменьшен. / Мой роман замолчал в междустрочии про / Междуножье не самой любимой из женщин. / Через 10 часов. Я устал. Я курю. / Я прекрасен назло композиции кадра…” И так дальше — очень версификационно. А на фотографии — милое лицо, лукавая улыбка. Ничего такого не подумаешь.