Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2006)

А еще я недавно узнал, из восторженной рецензии на книгу дневников православного священника, что Православие, оказывается, “проиграло культуру”. Так и написано, черным по белому, — “проиграло”.

Наконец, на днях одно прогрессивное издание попросило меня отрецензировать замечательную книгу Ины Кузнецовой “Зона милосердия” (воспоминания врача, отработавшего три года в спецгоспитале для военнопленных немцев). А я, памятуя, что недавно вышла рассудительная (тщательно замаскированная под толерантность) статья о “всеобщем проигрыше” Православия, зачем-то полез к редактору отдела с вопросами. Ничего, мол, если я укажу в рецензии для вашего издания, что врач-то наша — верующая, хоть и не говорит об этом почти нигде?.. Что это важная часть ее жизненного и профессионального поведения… Что это просверкивает в книге. Как же там встревожились! Мне даже звонили болельщики за книгу — с уважительными напоминаниями о клятве Гиппократа, что это-де главное.

Пять лет назад в рецензии на повесть А. Нежного публицист Валерий Сендеров писал в “Новом мире”: “…Еще долгие десятилетия историки будут раскапывать все новые судьбы: век был богат на героев и палачей. И раскопкам этим будет, возможно, сопутствовать успех: прагматическая эпоха ценит точность фактов. Но не эпоха ли ставит под вопрос само качество интереса к такой конкретике? Ведь нынче легко представить себе, что книга о священномученике Вениамине, митрополите Петербургском, будет иметь в нашем обществе тот же успех, что и жизнеописание известного реформатора и либерала — Лаврентия Павловича Берии. Равнодушно-одинаковым взором будет заглядывать в эти труды постобразованец — почему бы и нет? Разве и то, и другое — не часть нашей героической истории? А коли возникнут споры о каких-то там нравственных оценках — подытожить их несложно, есть безотказный демократический критерий: мнение большинства. Подлинный интерес к предмету предполагает, однако, любовь к правде, независимую от этого критерия…”2

Это еще один штрих к той тревожности, о которой я помянул выше.

И последнее замечание. Наша церковь не как институт, но живой организм находится в ситуации, которую одни называют кризисом, другие — испытанием, а третьи — необходимым попущением Господа по нашим грехам. Тут и проблема перевода/не перевода на русский язык богослужебных текстов, и упрощение служб, и споры об экуменизме… Мы слышим о протестантских веяниях и обязательной катехизации, о “новом сергианстве”, “феномене общей исповеди” и прочем. Или, с другого края, — о самочинном “прославлении” Ивана Грозного и Григория Распутина. Словом, скажи, в какой ты храм ходишь, и я скажу, кто ты. А происходит это все, заметим, внутри одного и того же российского Православия. Однако недавно вышло новое издание книги поэта Александра Зорина об отце Александре Мене3. И там появилась весьма примечательная дополнительная глава: Зорин рассказывает о своем нелегком впечатлении от посещения одного “ортодоксального” православного храма. Я, так случилось, знаю, о каком храме идет речь, меня там крестили. Что ж, нелегкое эмоциональное впечатление понятно: грубоватые слободские прихожане, тесно, душно, консервативно, батюшки без высших университетских образований, знания языков и прочих филологических тонкостей. Не тонкие. Но вот автор неожиданно начинает благодарить за этот день. Знаете, за что? За дарованную возможность смирения. А где смирение, там, как мы слышали, и Божественная Благодать.

Что же до реформ и их источников, то позволю себе представить вам фрагмент разновекторной статьи Георгия Мейера о воспоминаниях Сергея Маковского “На Парнасе Серебряного века”4. Сначала цитируется сам Маковский, редактор легендарного “Аполлона”: “…Если Церковь времен Победоносцева и была закоснелой, неспособной воспрянуть к новой жизни, то верно и то, что интеллигенция, несмотря на ум и талант ее вождей, недостаточно созрела еще, чтобы предпринять что-то вроде реформ для углубления православия. Было слишком рано… Предстояло еще испытать неизмеримо более страшное отпадение русского человека от Церкви, и не имел ли какого-то права сказать в одной из своих проповедей Иоанн Кронштадтский о шумевших на собраниях интеллигентах: „Умники неумные, вроде Толстого”. <���…>” “Но что означают „реформы для углубления православия”? — продолжает Георгий Мейер. — С каких пор не святые подвижники и мученики призваны углублять православие, но охваченные гордыней светские люди вроде Мережковского, поверившего не Церкви, а „своей миссии христианского преобразователя”?”

Книга Павла Проценко как раз о подвижниках и мучениках, и все они — женщины. Составитель включил сюда интереснейшие оригинальные тексты: анонимный (подписанный инициалами И. В.) житийный очерк “Белый голубь” (“быль о новомучениках Русской Православной Церкви”), “Житие блаженной старицы Евдокии Шейковой” (жизнь и убийство большевиками крестьянок Нижегородской губернии; автор — Валентина Долганова)5, воспоминания Ольги Второвой-Яфы “Авгуровы острова” и ее же повесть “Мать Вероника” (Соловецкие лагеря особого назначения) и, наконец, мемуары Валентины Яснопольской “Счастливый случай” (о жизни молодежной христианской общины в Киеве и Ленинграде 1920 — 1930-х годов и продолжение жизни в концлагере “Медвежья Гора”).

Сборник о подвижницах получил, повторю, широкий резонанс в прессе и в Интернете и, в моем случае, не нуждается в специальном представлении, помимо пожелания (и надежды) на чтение книги с открытым сердцем. Все вышеприведенные цитаты и рассуждения понадобились мне лишь для того, чтобы подчеркнуть: вы будете иметь дело — прежде всего с первоисточником, а не интерпретацией и встраиванием чужого подвига в ту или иную “внутриправославную” идеологию. Я верю, что чистосердечного читателя не смутят и “странные” черты в жизненном поведении и высказываниях блаженной “Дуняши”: в конце концов, можем ли мы постичь подвиг юродства, откуда нам знать, каким образом Святой Дух преломляется в сердцах таких людей? Не удивимся и тщательно прокомментированной истории о том, как пронзительная повесть “Мать Вероника” Ольги Второвой-Яфы стала апокрифом и даже выдавалась за документальное свидетельство. Еще бы, вещь такой силы.

Это огненные произведения. Вот это бы нам в них разглядеть.

А то ведь напишут, что вступительная статья составителя “заставляет задуматься о глубине проникновения феминистских идей в современную церковную жизнь”. Затем рассудят: “…При этом мысли Павла Проценко о том, что православие в России — фактически женская религия, публикует достаточно консервативное издательство, подчиняющееся довольно жесткому архиерею”. И выведут: “Создающаяся тем самым база для легитимации женской святости (в частности, „блаженная Дуня” усилиями автора уже канонизирована) работает на разрешение проблем сегодняшнего дня и уже назревшего вопроса о перераспределении полномочий между полами внутри приходов РПЦ”6.