Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 7 2007)

плюнешь: графомания

позор вздор

но есть ведь энергия непонимания

узорный молниями зазор

меж полюсами текстуальных

темнот —

разряд

и сонмы сусликов печальных

в стерне свистят

Андрей Левкин. Счастьеловка. М., “Новое литературное обозрение”, 2007, 125 стр.

Странная книжка. В ней все соединяется. И это по ходу чтения становится понятно. Но по ходу того же чтения становится понятно и другое: что с чем соединяется — в случае Левкина не столь уж важно. Книга представляет собой цикл небольших эссе, являющихся чем-то вроде глав в едином авторском рассуждении-монологе, который даже и не монолог, а поток говорящего сознания, а потому и речь в ней идет о состоянии мира в момент этого говорения. Поскольку сознание мыслит на русском языке и носитель его находится в России 2004 года, то эти две вещи — сознание и Россия, — соединяясь, дают нечто уникальное по содержанию и методу. Это что-то вроде энциклопедии России 2000-х, некое описание того, как и чем живем мы все сегодня. Но сделано оно методом, похожим на феноменологическое усматривание. Все эти вещи — политические расклады, повседневные состояния — даны из переживающего их сознания, или, как говорят философы, — “интенционально”.

Левкин описывает некие находящиеся в сознании граждан, не имеющие названия, но отчетливо переживаемые ими конфигурации. И тогда понятно, что там, в этой темной области, все и вправду соединено со всем и запах свежего снега неотличим от политического тренда, а “культурный слой” и/или “родина” — это набор общих разнородных переживаний, из которых второе — утрачено, а первое, напротив, сформировалось к 2004 году. Поскольку культурный слой — “это то, что есть, но никем не замечается. <���…> Между культурным слоем и среднестатистическим мозгом связь простая: пока слой не сложился — мозги не синхронизировались, общности не будет”. Левкин же как раз прослеживает тонкие моменты перехода индивидуального переживания во всеобщее, связывающее идентичность индивидуума и общественную идентичность. Что в момент формирования “культурного слоя” наиболее важно. Причем интересно, что поскольку исследование оформлено как поток сознания, то категории его как бы не предзаданы, они рождаются внезапно из самой речи, как и объекты. Мир ведь не рассматривается как реальный, но конструируется как возможный, причем множественно возможный и логически непротиворечивый. Именно в ходе этого процесса не то вызревания, не то конструирования возникает и получает название и та точка, где все соединяется. Это, собственно, счастье. То есть сам трактат становится тем, что обозначено на обложке. Прибором по уловлению счастья. Счастьеловкой.

Наталия Черных. Светильник. М., “Автохтон”, 2006, 93 стр.

О таких стихах говорить сложно. Их поэтика строится одновременно на утверждении и отталкивании. Ее “положительный” полюс связан с традицией православного вероучения и духовного стиха, а “отрицательный” — с преодолением переусложненности и изощренности актуальной поэзии, которая в этой системе координат рассматривается как соблазн:

Все мои знакомые любят говорить на родном языке,

с неродной присказкой.

Я сама так же говорила несколько лет назад.

Как иностранцы говорят по-русски,

с неродной присказкой.

Чтобы “вместить” иную, абсолютную систему координат, поэзия Черных, зародившаяся в рамках постконцептуалистских поисков, должна была стать безыскусной, обрести простоту непосредственного высказывания. Без эстетской оглядки на раскавычивание или закавычивание, свойственной пресловутой “новой искренности”. Но одновременно и избегая наивной иллюстративной риторики современных “религиозных поэтов”. То есть, по сути, автору пришлось искать принципиально новый жанр, новую манеру, что происходит в современной поэзии всякий раз, когда ее авторы обращаются к религиозной теме. В случае Черных это сочетание обыденно-биографического, изложенного предельно искренне и подробно (как в дневнике или исповеди), и религиозно-канонического, которое пронизывает жизнь лирической героини: в неспешный персональный рассказ встраивается молитва — как часть обыденного языка, как непосредственное обращение к Богу:

Полежаевка, не Ходынка,

снег во времени, снег в пространстве.

На дороге — снега косынка,

сны о земном пространстве.

Соль во времени, даты, даты,

числа не виноваты.

Не Ходынка, а Полежаевка.

Святый Боже и Святый Крепкий.

Пахнет снег, как теплая сайка,

шаг — и после: Святый Бессмертный.

Над пространством: Обетованное,

беспечальное, Несозданное.

В сущности, подобная модель лирического героя как раз типична для актуальной поэзии — частный человек, альтер эго автора, но в рамках жизнетворческого мифа. Однако антропология здесь другая. Вместо чаемого идеального поэта — христианин, вместо утопии “творчества” — “Лествица Иоанна”.

Вячеслав Кулаков. Постфактум. Книга о стихах. М., “Новое литературное обозрение”, 2007, 322 стр.

Если первая книга Кулакова была посвящена концептуализму и до сих пор является одним из основных источников для исследователей русской неподцензурной поэзии, то в этом сборнике он расширяет тему. Его интересует все пространство современной русской поэзии, точнее, те авторы, которые начинали в 70 — 80-е годы и теперь определяют доминанту эстетического процесса. Это прежде всего группа “Московское время”, клуб “Поэзия” и отчасти питерский андеграунд. Поскольку для Кулакова точкой отсчета является концептуализм, то все последующие явления в поэзии осмысливаются им как “постконцептуалистские” либо вырабатывающие параллельные концептуализму методы. Очерки, вошедшие в книгу, можно рассматривать как попытку составить целостную систематическую картину современного этапа развития русской поэзии. Характерно, что эта картина предельно персонифицирована. Каждой тенденции соответствует определенное имя. А тенденцией, рассматриваемой Кулаковым, является способ семантизации, связанный с авторской рецепцией поэтического как такового. Среди этих тенденций — следование некрасовскому завету преодоления “поэзии” ради “стиха”, смещение, трансформация поэтики “серебряного века через преодоление „обэриутского комплекса”” (выражение Кривулина), байтовская “эстетика дилетантизма” и проч.