Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2006)

(2) Специально для этого кинообозрения купил в видеомагазине два “Тумана”: снятый пару десятков лет назад классический опус Джона Карпентера и совсем свежий римейк, сделанный неким Рупертом Уэйнрайтом по тому же самому сценарию и под патронажем классика.

Две жанровые картины, которые вся наша мыслящая общественность заранее презирает.

На самом деле называется “The Fog”. Поглядел в англо-русском словаре: верно, “туман”, но не простой туман, а “густой”.

А из другого словаря узнал следующее: “ перен. завеса, замешательство, затруднение”.

“Туман, дымка, мгла”.

(3) В свои худшие времена, будучи совсем темным и совсем доверчивым, я, подобно многим соотечественникам, полагал, что “Кроненберг” и “Карпентер” — это совершенно одно и то же. В смысле одна и та же низкосортная западная мура. Порнография духа.

Сделав некоторое внутреннее усилие, таки присмотрелся и — начал отличать. Кроненберга от Карпентера, “туман” — от “густого тумана” и т. д. Вывод: нужно прилагать усилия, не следует валить в одну мусорную кучу все непонятное или, напротив, казалось бы, очевидное.

Выяснилось, что Дэвид Кроненберг — попросту гений! Ко всему прочему, живет и работает не в Голливуде, а в Канаде.

Джон Карпентер — этот будет погрубее, пожанровее. Но тоже, как выясняется, человек!

Короче, я против словечка, я против понятия “заранее”. Заранее никогда ничего неизвестно. Всякий раз нужно целенаправленно и вдумчиво разбираться. Нужно разгонять туман, необходимо бороться с агрессивно бытующими мифами, неправдой и клеветой.

(4) Пришел в гости. Хозяева познакомили меня со сложно устроенной системой “Живых журналов”. Полазил по этим самым даже слишком живым интернет-журналам минут пятнадцать и буквально офонарел от количества помоев, вылитых нашей гуманитарной общественностью на многосерийный телевизионный фильм “Доктор Живаго”. Особенно досталось сценаристу картины Юрию Арабову. Как его только не склоняли! Кое-кто даже призывал на его голову и гром и молнию. Почему-то шаровую.

Возмущались, как я понял, исключительно люди с филологическим образованием. Все прочие недовольные, вроде меня, просто — не смотрели . Но филологи отчего-то сочли себя обязанными. Типа они санитары, и они поэтому призваны отслеживать, блюсти, героически страдая при этом от волюнтаризма и несоответствий. По их мнению, Юрий Арабов обошелся с романом Бориса Пастернака, мягко говоря, слишком вольно. За свои неимоверные страдания возле телеэкрана начетчики отомстили Арабову по полной программе. Кто-то написал такое: “Ошметки исходного текста различимы с трудом, в основном звучит бытовая речь, придуманная сценаристом”, цитирую по памяти.

По этому поводу — случай из жизни. Года три назад я попытался зацепиться за сценарную работу на одном телепроекте. Там в основе был современный жанровый роман, где спецслужбы воевали друг с другом, а также с иностранными шпионами и криминальными группировками. Для жанрового романа расклад, наверное, нормальный, достаточный.

Некий коллектив авторов бережно написал на основе исходного романа двенадцатисерийный сценарий, читать который без слез и рыданий было невозможно: ни секунды передышки, сплошные выстрелы, заговоры и погони. Все ровно как в книге, но только возведено в двенадцатую степень! Получив сценарий, неосторожные продюсеры взвыли. Эти более-менее трезвые продюсеры понимали, что снять вменяемое кино на основе подобного буквализма нельзя. Продюсеры предложили все двенадцать серий радикально переписать.

Помнится, я вслух предположил, что в сценарии не хватает элементарного бытового мяса: родителей и жен, любовниц и детей, измен и соплей, в конечном счете, не хватает вкусненькой болтовни! Режиссер-дебютант стр-рашно возмутился, вскричал: “А у меня все будет как раз таки без соплей! Будет нормальное мужское кино!! Никакого быта не будет!!!” Я с проекта ушел, тихохонько испарился. Позже проект закрыли за невозможностью реализации.

Позиция филологов — это позиция, аналогичная вышеописанной режиссерской; позиция в конечном счете детская. Не важно, что тот роман отличается от романа этого . Когда идет речь о драматургической адаптации, отличия между романами не столь существенны, непринципиальны. Куда больше появляется сходств!

Про Арабова критик пишет: “Сценарист наполнил действие своими собственными словами…” А как иначе? Ведь тут же был многосерийный телевизионный заказ! Разве в замечательном романе Пастернака — достаточное количество реплик для того, чтобы заполнить ими энное количество серий?? И разве они достаточно сценичны?? Тогда уж филологам надо бороться с самой идеей телевизионных экранизаций, с системой!!

Нет же, они набросились на честного наемного работника, на гиперпрофессионального Арабова. В своих неквалифицированных нападках переходили границы приличия. Вот тебе и филологи! Но я-то всегда подозревал их в латентной нелюбви к живому . Любят свои книжки куда больше, нежели живое .

И разве не проще было попросту вовремя выключить телевизор?

Вдобавок замечу, что великий, на мой вкус, роман Пастернака достаточно трудно экранизировать. Вот, говорят, многим понравился телевизионный “Идиот”. Но у Достоевского же много возбуждающей актерскую фантазию речи, много здоровой театральности. У Пастернака все устроено иначе...

Я, допустим, все-таки отсмотрел три куска по тридцать минут единственно потому, что благодарно зацепился за пять-шесть живых, некнижных диалогов. Кстати, было видно, что, произнося эти заведомо не пастернаковские, но арабовские реплики, нечеловечески оживлялись и сами актеры, до сего момента вялые и скучные.

Подлинную драматургию — актерам удобно говорить, вкусно играть. Но приходят филологи с книжками, сличают, впадают в ярость: “А пускай лучше будет скучно, пускай лучше все умрет! Лишь бы, лишь бы торжествовала буква ”.

Живые не обязаны соглашаться.

Даже наоборот.

(5) Избыточная утонченность.

Воинствующая некомпетентность.

Упадок и разрушение.

Недоумение и скорбь.

(6) Меньше всего мне хотелось бы показаться бессмысленным контркультурным радикалом. Начиная писать в “Новый мир” года четыре тому назад, я сознательно по разным причинам стилизовал подобную манеру мышления и соответствующее письмо. Сейчас — другое. Ответственно признаюсь и в почтительном отношении к безусловному гению словесности Борису Леонидовичу Пастернаку, и в самой искренней любви к его роману “Доктор Живаго”. Я хотел бы лишь, как принято теперь говорить в хорошем обществе, отделить мух от котлет. В смысле прозу — от драматургии, филологию — от критики, элитарный посыл — от масскультового.