Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 2 2009)

Чем дольше она смотрела на небо, тем больше звезд проступало. Люба втянула голову в плечи, зажмурилась. “Господи, неужели так… так… всегда?”

Сидеть стало холодно. Люба распрямилась, поколотила друг о дружку замерзшие ноги. Часы показывали пять. Она вытерла рукавом куртки мокрое лицо и снова принялась за работу.

Давыдов Данила Михайлович родился в 1977 году. Поэт, прозаик, литературный критик. Окончил Литературный институт им. А. М. Горького, кандидат филологических наук, специалист по наивной и примитивной поэзии. Один из составителей антологии новейшей русской поэзии “Девять измерений” (2004). Автор нескольких стихотворных книг. Постоянно публикует статьи и рецензии в литературной и сетевой периодике. Живет в Москве. Это его первая стихотворная подборка в нашем журнале.

* *

*

жизнь жестока — аргумент жестоких

жизнь прекрасна — аргумент дураков

вот субъект едва передвигает ноги

он не первый, и не второй, и вообще не таков

а тебе говорят: помощь прибудет

а тебе говорят: надейся на себя

вот субъект он такой же как почти все люди

ходит ремешок теребя

* *

*

в какой-то песенке наждачной

в каком-то галлюцинаторном сне

в заснеженном сухом лесу

в сознанье беглом при свечах

на непроверенных путях

в пустой больнице подколодной

и в прочих выспренних сетях

в хрустальном чувственном бреду

и в разговоре полуночном

неведомо в каком году

ты более чем полномочна —

я к телефону подойду

* *

*

все разрывается, теряется и гибнет

нет ничего и жизнь не удалась

стоишь однако ровно и спокойно

а вот и нет ругаешься и плачешь

или вот так спокойно все темно

прохладно может быть а может просто холодно

нет все равно стоишь сидишь лежишь

терзаешься вопишь и материшься

и плачешь и опять-таки орешь

смотри вокруг вокруг иная жизнь

стоят сидят лежат рыдают

и носом хлюпают и сопли утирают

ты никому не сделал ничего

* *

*

именно с краю, а не посредине

толкаются и гундосят

то ли молятся некой машине

то ли добро приносят

полагают: и там и там

чем сильнее шум

тем скорее заметят там

назначат властителем дум

рассуждая о суете

нарываешься на разговор

пусть его навязали те —

тут будет разбор

в красоте, говорят, в чистоте

в неожиданности и свободе

вроде: вот они, те и те

почему-то друг друга навроде

утомили, совсем утомили

хорошо еще не побили

ну зачем мне эти права

когда нынешняя классификация

непоследовательна и крива

* *

*

пока энергия распада

тебя незримо стерегла

мы было рады, ты был рады

и прочий зимний листопад

а вот когда уже туда уж

и прочий замуж невтерпеж

тогда действительно мы замуж

но мир хорош

Жадан Сергей Викторович родился в 1974 году в г. Старобельске Луганской обл. Окончил филфак Харьковского педагогического университета. Поэт, прозаик, драматург, переводчик с немецкого и белорусского. Пишет на украинском языке. Произведения переведены на немецкий, английский и многие славянские языки. Лауреат национальных и международных премий. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Харькове.

1

С середины марта зима совсем отошла и на берег начали накатывать

теплые туманы. Ночью воздух был темный и прозрачный, как мытые бутылки зеленого стекла, но ближе к утру с моря поднимался туман, заполняя собой пустые пирсы. На несколько часов часть Крыма исчезала в густом влажном воздухе. Туман был настолько тяжелым, что слышно было, как он распадается на капли. Первыми в городе просыпались пьяницы и торговцы овощами. Они выбирались из постелей, натягивали на себя свою надежную мужскую одежду — турецкие джинсы, мятые пиджаки и разбитые кожаные ботинки, искали свои сигареты, выходили на кухню, пили кипяченую воду из чайников, открывали окна и впускали туман в свои теплые со сна помещения. Мокрый воздух быстро наполнял комнаты, оседая на весь этот устойчивый быт сорокалетних мужчин — на кожанки, запасные части к автомобилям и подвешенные к потолку старые велосипедные колеса, печально вращавшиеся на сквозняке, как флюгера.

На улицах было пусто, только собаки грелись возле винных подвалов и книжных магазинов, охраняя пыльные полки с портвейнами и прилавки со старыми стихами. Где-то около шести торговцы выкатывали на улицу тележки с товаром и тащили их на рынки. Кое-кто останавливался прямо на перекрестках и оставался раскладывать свой товар. За ними выходили рабочие, уборщики и просто случайные проститутки, которые бродили по городу, стараясь попасть в собственные квартиры, ошибались адресами, не узнавали улиц, заходили в чужие дома, здоровались с незнакомыми тенями, легко исчезающими в темноте, отдаваясь шагами на мокрой мостовой. Из баров с игральными автоматами выбрасывали последних ночных посетителей, те беззаботно вставали и тянулись к своим норам, забывая все ночные проигрыши и приключения. Попадали домой, будя детей и жен, таскались по общим коридорам, забирались в шкафы с одеждой, укладывались спать в старых, пожелтевших от времени и любви ваннах, били посуду из поддельного хрусталя, резали вены тупыми бритвами, пили чай — густой и сладкий, как туман с моря, читали прошлогодние женские журналы, включали радио и слушали прогноз погоды, не веря во все эти слухи о возможных наводнениях, землетрясениях и скором приближении лета. После этого на улицу выбегали дети и мчались в школу, оставляя в тумане длинные глубокие коридоры.

В восемь часов открывались первые лавочки. Сонные продавщицы снимали засовы, отпирали навесные замки и впускали в магазины уличных собак, те забегали внутрь и укладывались под полками с консервированной кукурузой и золотым луком, лежали, тепло дыша и согревая своим дыханием сырые магазины. Продавщицы поднимали жалюзи на окнах, помещения освещались первыми солнечными лучами и наполнялись жуткой радостной музыкой, какую обычно крутят на коротких волнах. Скоро привозили свежий хлеб и молоко, грузчики весело переговаривались между собой, собаки поднимали головы и недоверчиво осматривали мужчин, заносивших с улицы еще горячий хлеб. Потом в магазины заходили старые женщины, покупали хлеб и консервы, незаметно выскальзывали на улицу и возвращались в свои дома. Туман поднимался вверх, и солнце прогревало крыши. Стены домов и листья винограда влажно набухали, как выстиранное белье. Вдоль берега стояли полупустые санатории, столовые, тянулись пустые парки, корпуса пионерских лагерей, мертвая весенняя территория, давно не ремонтированные дома с казенной мебелью и тяжелыми, начиненными жиром и солодом холодильниками, которые ночью тяжело подергивались, будя обитателей потусторонними звуками.