Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2007)

Причем если у Маршака герой представлен в критическую минуту, по­сле чего он исчезает, не назвав даже имени, то в поэме Михалкова сама повторяемость, ритмичность героических поступков дяди Степы имеет значение. По структуре один эпизод поэмы не отличается от другого: несчастный случай — любопытные, ничего не предпринимающие обыватели — приходящий на помощь дядя Степа. Такие стандартные эпизоды с единственной переменной (старания тех, кто отвечает за порядок, — пожарных, милиции) составляют первую и вторую части поэмы.

Пусть дядя Степа известный районный герой, но и он, как и другие, готовится “к труду и обороне” — прыгает с парашютной вышки в Парке культуры и отдыха, стреляет в тире (все это этапы подготовки к будущей войне, внедряемой государством тренировочной системы). Впрочем, благодаря физической одаренности он уже готов и к обороне, и к труду: автор, подчеркивая достоинства дяди Степы, как бы приподымает его над обстоятельствами, тот “перерастает” — из-за своего внушительного роста — рамки предложенной ситуации. Какой прок в прыжках, если “вышка с вышки прыгать хочет”. Какой прок в посещении тира:

В тир, под низенький навес,

Дядя Степа еле влез.

..............................

Оглядев с тревогой тир,

Говорит в ответ кассир:

“Вам придется на колени,

Дорогой товарищ, встать —

Вы же можете мишени

Без ружья рукой достать!”

Дядя Степа выделен из толпы, казалось бы, он рожден для доблестных дел, будто сказочный богатырь, заведомо предназначенный для великих по­двигов. Но механистичность поступков и непременный успех каждого его предприятия сводят всю героику на нет (советский — массовый — героизм есть проблема воспитания, а не сверхчеловеческого усилия, недаром пелось, что, “когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой”). В конечном счете дядя Степа лишь исправляет неполадки, что мешают плавному и размеренному течению повседневной жизни, на устранение каковых обычно вызывают ремонтную бригаду. Даже во время войны он не совершает чего-либо выдающегося, о чем счел бы необходимым поведать автор. Дядя Степа — обыкновенный (пусть в чем-то и особенный) советский человек, который в силу своих физических данных первым оказывается в том месте, где надо нечто исправить, и делает потребное. Любой советский человек на его месте должен был бы сделать то же, иначе это было бы нарушением этических установлений, на которых зиждится общество.

Что ж, дядя Степа — часть социального механизма. Однако интересно, что в целом этого социального механизма он выполняет роль несложного механического приспособления.

Дядя Степа по параметрам своим все же не винтик и не гайка. Он — рычаг. Таково не только подходящее для него сравнение, но и его буквальная функция, судя по действиям, им совершаемым. Сами прозвания (не прозвища!), какими награждают его ребята, свидетельствуют об особой статике: каланча — маяк — светофор. Именно потому он и не появляется там, где присутствует повышенная динамика действия (и потому, так сказать, по экс­плуатационным качествам не предназначен для подвига как порыва, а лишь для усилия).

Он действует исключительно в вертикальном направлении, поднимая предметы снизу вверх либо протягивая руку, недаром машинист поезда, которого предупредил о размыве полотна дядя Степа, принял его за семафор.

Характеристики эти соответствуют и законам, на которых построена поэма о дяде Степе. В пределах каждой части пространство изотропно, движение равномерно15.

Соотношение пространства и времени, кроме прочего, свидетельствует, что перед нами не сказка. Дядя Степа стареет пропорционально возрасту, соответственно тому, когда пишется очередная часть поэмы. В 1935 году ему — восемнадцать, в 1954-м — тридцать семь, в 1968-м — пятьдесят один. Возраст и событийный ряд настолько реалистичны, что возникают забавные перекосы, которые в жизни представлялись бы знаком неудачи, кризиса, а в произведении для детей остаются вне толкования (за полтора десятка лет дядя Степа как был, так и остался в звании старшины милиции).

Итак, герой воплощает новый тип — советского человека. Он появляется всегда там, где нужно, и выполняет функцию, актуальную на данный момент: раздвижной лестницы, семафора, светофора, подъемного крана. Он не наделен никакими личными качествами, он не добрый, не злой, не вспыльчивый, не влюбчивый. Его единственная социальная характеристика — применимость в городских условиях. Вещный мир, окружение, коим определяется обычно литературный герой, тут разрежен, почти пуст. Из своего у дяди Степы: шкаф, с которого он брал книги, диван, к которому он приставлял табурет, ложась спать (один валик откидывался). Кроме того, и понятие “свое” — вполне условное. Это не личные вещи, а вещи, находящиеся в пользовании, потому-то герой и не освободился от дивана, и не спал на полу, раскатав для удобства тюфяк: жил он, по всей вероятности, в чужой квартире (обычай из боязни уплотнения прописывать в отдельной квартире очень дальнюю родню или не вызывающих полного отторжения людей был весьма распространен).

Пусть на такого человека не рассчитаны нормы распределения, существующие в обществе, где все выдается по талонам, — дядя Степа не заостряет на этом внимания. Он воспринимает это как временные неурядицы. То есть он укладывается в нормативы, как вписывается в армейские нормативы и его рост. Он не настолько велик, иначе его не взяли бы в армию. Ограничения можно преодолеть.

С вашим ростом в самолете

Неудобно быть в полете —

Ноги будут уставать —

Вам их некуда девать!

Для таких, как вы, людей

Не бывает лошадей,

А на флоте вы нужны —

Послужите для страны!16

Дядя Степа проходит по верхней границе нормы, оставаясь, однако, в ее пределах. Флот для него идеальное место службы, здесь питание обильнее, выдается по иным нормативам (традиционный флотский компот из сухофруктов, замена винной чарки, замечательно подчеркивает “детскость” дяди Степы, это — “сладкое”, третье блюдо, любимое ребятишками). И срок службы — на флоте увеличенный — для дяди Степы именно впору, следуя художественной логике образа.

Впрочем, и для своего времени рост героя не столь экзотичен, о чем свидетельствует реакция наблюдателей:

И однажды мимо моста

К дому восемь дробь один

Дяди-Степиного роста

Двигается гражданин.

Ни удивления, ни всплеска эмоций. И эпитет, предложенный автором, отнюдь не гиперболичен:

Кто, товарищи, знаком

С этим видным моряком?

Да, он — видный, то есть “рослый, статный, осанистый”17, а потому обращающий на себя внимание, заметный.

Внешний вид тоже кое о чем свидетельствует:

В складку форменные брюки,