Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2007)

Есть и другие необходимые имена, в конце концов, в этом собрании немало записей, сделанных и самим Шиловым, который не раз приезжал со своим магнитофоном в Переделкино. Ведь за каждой записью — будь то выступление, специальное чтение в радиостудии или домашней обстановке — стоит живой исторический сюжет.

Часть этих сюжетов отражена, кстати, в дневнике Чуковского — например, 18 января 1964 года: “Приезжали записывать меня для грамзаписи 4 человека (с тяжелыми ящиками), а я не ждал их — и не было у меня что читать им, и маленькая армяночка (не Тамара Бадеян ли? — П. К. ) повторяла: „Кошмар! Кошмар!” и даже плакала. Потом книга нашлась (я забыл ее в школе), и я читал им и „От двух до пяти”, и сказки и стишки. Читал паршиво, но впервые мои стихи не показались мне противными…”

Надо ли говорить о влиянии момента, о сиюминутности подобных заметок — с отражением того настроения, которое нередко сопровождало К. Ч., когда он открывал дневниковую тетрадь?

Или вот — май 1968-го: “Был Ю. М. Гальперин, которому я очень плохо и сбивчиво говорил по радио о Уолте Уитмене…”

А говорил-то — чудесно: слушать тягучий, сочный, поющий голос Чуковского — одно удовольствие. Но когда это Корней Иванович бывал доволен собой?

Утомлять возможного слушателя этого уникального диска своей “профессиональной” эрудицией (а компакт продается в магазинах, сам видел), советовать ему, какие записи хорошо бы послушать прежде других, а какие — отложить, я не рискну и, как уже сказал, ограничусь — пунктирно — некоторыми личными впечатлениями.

Прежде всего замечу, что звучащих собраний сочинений наша звукоархивистика еще не знала (если не считать обширного собрания на винилах записей Ираклия Андроникова). И помимо удовольствия от общения с Корнеем Чуковским, от достаточно высокого уровня самих записей, от неизбежных личных открытий в судьбе этого самоучки-многостаночника — с одной стороны, и нашего, пожалуй, самого первого (в смысле очередности, читают-то его нам с двух лет!) народного поэта — с другой, я не могу не говорить о единственности этого предприятия.

Мне, конечно, мечтается, что Корней Чуковский заслужит (и найдутся силы, найдутся деньги) и мультимедийное CD-собрание, наподобие гениального шостаковичевского (“DSCH. Дмитрий Шостакович. Документальная хроника”, 2000; инициатор и арт-директор проекта Оксана Дворниченко). Что мы увидим и внешний вид рукописей, посмотрим видео, прочтем тексты и послушаем записи чуковского чтения.

А пока, после прослушивания уже доброй половины мемуарных записей, мои руки сами потянулись к той самой жэзээловской книжке Чуковского “Современники”, которой зачитывалась интеллигенция в 60-е годы. Между прочим, именно авторское чтение Чуковским многих своих “воспоминательных” этюдов научило меня понимать драматургическую сторону его писательского дара, напомнило о том, сколько сил он тратил на одну только фразу, оттачивая ее в молодости на публичных лекциях, а в старости — неоднократно читая самому себе, пробуя на слух и язык.

А как он освежает (и подгоняет) самими своими интонациями, своей певучей убежденностью, оригинальностью и доступностью мыслей аппетит к перечитыванию книг о языке и детской психологии! Никакого тут нет популяризаторства, “я могу писать, только изобретая”, — само его чтение элегантно иллюстрирует это выстраданное соображение.

И как своеобразно, я бы сказал, интимно отражается он в своих излюбленных героях: Чехове, Уитмене, Блоке.

И как совершает “контрабандные” вылазки, оснащая, например, свой текст “Гений уныния”, написанный в “послеоттепельное” время для юбилейного некрасовского вечера (администрация мероприятия этим даром Чуковского не воспользовалась), целыми страницами из запрещенной к переизданию своей старинной книги “Некрасов” (1926).

И как, говоря о предметности стихов Блока, пускается в собственные свидетельские воспоминания, воскрешая и соответствующие “шлагбаумы”, и “крендель булочной”.

И как отличается чуковское чтение “по бумажке” (одиночное и публичное в том числе) от редкой импровизации, чего К. Ч. так не любил и что у него так хорошо получалось.

И как изумительно он передает интонации Репина, его “мальчишеский басок”, его “Браво! Браво!”. И — оканье Горького…

И какой он, Корней Иванович, щедрый: сколько мажора, изумления чужими дарованиями.

И как он “держит зал” — послушайте выступление на первом легальном вечере памяти Зощенко, как там валятся со стульев.

И наконец, как из всех современных поэтов, в том числе “самотечных”, он выбирает для гальперинских “Литературных вечеров” никому не известного пожилого деревенского стихотворца Семена Воскресенского и проникновенно-легко перекрывает его “вечерней радугой” “моды и веяния”.

И как, говоря о Пастернаке, он сообщает о своей готовности сменить профессию и стать “гидом по пастернаковским местам”, начав с их “общего” с Борисом Леонидовичем переделкинского ручья.

И как совсем незадолго до смерти он начитывает поразительное по своей мускулистости, энергичности, занимательности и лукавству биографическое эссе, так смешно рассказав о своей недолгой “политической карьере” в молодости.

И как гениально он читает украинско-русские шуточные стихи Леонида Витальевича Собинова.

И как незаметно — через себя, хотя бы на время чтения своего текста вслух, — он действительно влюбляет в то и в тех, о ком говорит.

И как он произносит имя своей рано умершей дочери Мурочки, перед которой, пишет он у себя в дневнике, ему единственно хотелось быть лучше.

И как странно звучит финал самоцензурированного “Крокодила” (замена сочельника на каникулы) — его первой сказки, которой в этом году стукнуло 90 лет3.

И как, наслушавшись его, ты проникаешься убеждением, что он никогда и не умирал…

Кажется, я заразился ритмом одной из глав его вдохновенной книги “О Чехове”4 и должен остановиться.

Конечно, “Звучащее собрание сочинений Корнея Чуковского” — далеко не полное: Лев Шилов не раз об этом говорил и писал.

Конечно, тема “звучащий Чуковский” требует специального и исторического, и литературного исследования5. Связь между написанным и произнесенным сложнее, чем более или менее точное зеркальное отражение.

Наконец, отдельного разговора заслуживает и многолетнее сотрудничество Чуковского с радиожурналистом Юрием Мануиловичем Гальпериным, ведущим знаменитых когда-то “Литературных вечеров”, записи которого вошли в наш CD.