Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2009)

“Я полагаю, что тексты огромного числа нынешних начинающих стихотворцев говорят о деградации поэзии, но зато те возможности, которые сейчас у них есть (это связано в первую очередь со свободным стихом, верлибром), уже привели к тому, что среди новых авторов появились вполне замечательные. Не знаю, можно ли назвать их поэтами (у меня недоверие и нелюбовь к этому слову), но тексты их — без сомнения, поэзия”.

“Важно, чтобы не было декларации „поэт-пророк”, что я могу воспринимать лишь как разновидность психического заболевания <...>”.

Предательство героев 90-х. Игорь Яркевич считает, что литературная бюрократия снова взяла верх. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 3, 29 января.

Говорит Игорь Яркевич: “У меня нет ни одной публикации в толстом литературном журнале. У меня нет ни одной литературной премии. У меня за 90-е годы вышло всего четыре книги”.

“Я давно предлагаю отдать названия толстых литературных изданий винно-водочным изделиям. Представьте — водка „Знамя”, коньяк „Новый мир”, пиво „Дружба народов”. Это был бы хороший, красивый, элегантный конец. Мы бы всегда о них вспоминали, когда заходили в магазин. Они бы всегда были рядом с нами — сначала на прилавках, потом на столе. Они сделали свое дело. Для чего они существуют сейчас, мне совершенно непонятно”.

“Пусть пишут свои идиотские книжки, печатаются в своих идиотских журналах. Пусть получают свои дебильные премии, говорят свои дебильные речи по телевизору. Мой путь более сложный. Он может завести непонятно куда. О чем говорить, если эта среда не смогла переварить даже слова „онанизм”, хотя оно к мату не имеет никакого отношения!”

Сергей Роганов. “Черный феномен” свободы. — “Русский журнал”, 2009, 8 января .

“„Черный феномен” — так американцы называют суицид — давно входит в первую десятку причин смерти на нашей планете, а к 2020 году, по прогнозам экспертов, количество самоубийц может составить 1 500 000 человек в год. Феномен эвтаназии постепенно высвобождается из очерняющего свободный выбор человека наследия тоталитарных режимов фашизма и нацизма. Не замечать требования людей, страдающих неизлечимыми заболеваниями, уже невозможно. „Право на самостоятельную смерть” постепенно входит в арсенал прав и свобод любого гражданина”.

“Решить, стоит ли жизнь того, чтобы ее завершить окончательно и бесповоротно, значит ответить на немые вопросы повседневности. Судьба человека принадлежит только самому человеку. Легко начинать все, что угодно, даже жизнь, гораздо труднее хоть что-нибудь завершить. „Абсолютное завершение” — единственная возможность для самоубийства сохранять достойное лицо, не затянувшаяся деструкция личности, не автоагрессия, не абсолютное зло, а естественный процесс подведения итога”.

Лев Рубинштейн. “Осторожно — пошлость!” — “Грани.Ру”, 2009, 15 января .

“Когда-то Андрей Синявский сказал, что основные его расхождения с советской системой чисто стилистические. Многие восприняли это высказывание как проявление эстетской эксцентричности. А по-моему, он прав абсолютно. Мне тоже кажется, что самый фатальный водораздел в обществе проходит не через „идеи”, не по осям „богатые — бедные”, „русские — нерусские”, „патриоты — либералы”, „коммунисты — диссиденты”, „интеллигенция — народ”. Он проходит по территории стиля и вкуса, а все вышеперечисленное суть лишь употребляемые от бессилия эвфемизмы и псевдонимы. Что для одних — стиль, для других — мучительная пошлость. И наоборот”.

“Я иногда задумываюсь, по каким признакам я определяю „своих”. Кого я склонен определять как „социально близких”? В результате вся сумма перебираемых мною признаков сводится к простой формуле: наиболее „своими” я считаю тех, кому смешно или не смешно то же самое, что и мне. „Свои” — это те, с кем мне не надо всякий раз заново заключать культурные конвенции. Это те, для кого представления о стиле и пошлости если не одинаковы, то взаимопонятны. Это те, кому не надо ничего объяснять, с ними достаточно переглянуться. Это, скорее всего, не универсально. Но это надежно”.

С точки зрения вечности… Беседу вели Руслан Хестанов, Ольга Андреева. — “Русский репортер”, 2009, № 3, 29 января .

Говорит Виктор Живов: “Я помню данные опроса, которые показались мне исключительно занятными: православных у нас 74%, а в бога веруют 53%. Значит, есть 20% православных, которые тем не менее в бога не веруют. Такие вещи никогда не бывают совсем бессмысленными — они бывают абсурдными, но не бессмысленными. За этим что-то стоит. Какие-то идентификационные механизмы”.

Герман Садулаев. Литературных клоунов хватает и без меня. Беседу вела Татьяна Ковалева. — “Культура”, 2009, № 4, 29 января — 4 февраля.

“Прежде всего, чеченцы сейчас очень мало читают. Я недавно был у себя в Шали, там на весь город ни одного книжного магазина. Мало того, письменные столы и книжные шкафы в продаже отсутствуют, хотя прочей мебели сколько угодно. Не читают. Но от тех чеченцев, которые прочитали мою книгу о войне, „Я — чеченец!”, я слышал много благодарностей и получал благословения. Не нравятся моим сородичам, в основном, места в текстах, посвященные чувственности, любви. Об этом у чеченцев не принято говорить вслух. Но я никогда не утверждал, что являюсь национальным и традиционным писателем. <...> Мне принадлежат оба мира — и традиционный мир Кавказа, и ультрасовременный мир российского мегаполиса. Я же свободен, я мальчик сам по себе. Очень удобная позиция, для того чтобы смотреть. И писать”.

Сумма отрицаний Аркадия Драгомощенко. Беседу вела Наталья Курчатова. — “ OpenSpace ”, 2008, 13 января .

Говорит Аркадий Драгомощенко: “На углу Невского и Большой Морской в то время был роскошный букинистический магазин, который все называли „у Алисы” — по имени тамошнего товароведа. И там я увидел книгу Аллена Гинзберга “How!”, с одним стихотворением которого я уже встречался в журнале „Иностранная литература”.

Я пролистал, мне многое понравилось, особенно совмещенность абсолютно домашнего рассуждения со странным пафосом, восходящим, вероятно, к Уитмену и возносящим повседневные вещи в какое-то новое измерение. Но это сейчас я так рассуждаю — тогда, возможно, было по-другому. И заодно я купил книгу Мэй Свенсон, не самой тоже последней поэтессы. С этого момента все и посыпалось — одна моя знакомая дарит антологию современной американской поэзии, дальше еще что-то… Это 1970 — 1971 годы где-то”.