Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2010)

Смерть Толстого, конечно, не похожа ни на одну смерть в мире. Он ни разу не ослабел, не пожаловался, был ровно и мягко добродушен со всеми, кто его окружал. Но и ни разу ни в чем не раскаялся и не засомневался. Ни в чем не дал слабины. И только был один момент, когда Толстой был по-настоящему жалок.

Когда рядом с ним дежурила старшая дочь Татьяна, он вдруг сказал: «Многое падает на Соню. Мы плохо распорядились». Татьяна поняла, что отец имел в виду, но переспросила его: «Что ты сказал, папба?» — «На Соню, на Соню многое падает», — повторил Толстой.

И потерял сознание.

Херсонский Борис Григорьевич родился в 1950 году. Окончил Одесский медицинский институт. Заведует кафедрой клинической психологии Одесского национального университета. Автор нескольких стихотворных сборников, лауреат премии “Anthologia” за поэтические книги “Площадка под застройку” и “Вне ограды”. Живет в Одессе.

Цикл стихотворений

* *

*

Начало восьмидесятых. Владыка Гурий (Петров)

получает какую-то грамоту от властей.

Владыка нынче не в духе. Вчера наломали дров

трое семинаристов. Запустили гостей

в общежитие. Правда, обошлось без девиц,

но лучше бы уж девицы — все поступают так.

Начальник борьбы за мир говорит о защите границ.

На средства епархии, вероятно, построили танк.

Гурий тучен, отечен, одышлив, разряжен в парчу.

В зале душно. Какой-то лозунг на полосе кумача.

Гурий молится в сердце своём: “Я этого не хочу!”

Товарищ вещает про плуг, перекованный из меча.

“Я не верю в Бога (конечно не веришь), но я

верю в Русскую Церковь (еще бы! Зал

взрывается аплодисментами), в епископат ея…”

(“Ея” — славянизм.) Ну что же, неплохо сказал

товарищ, а перед собранием, зайдя в кабинет,

велел: “Не трогайте мальчиков, это свои,

от соседей”. И надо прищучить гэбистов, но нет,

теперь не выгонишь их, пусть бесятся, бугаи.

Христос страдал и Церкви велел страдать,

Вот, обведут стукача трижды вокруг алтаря.

Прочитаешь над ним: “Божественная благодать,

недугующия врачуя”1. Молитва пропала зря.

Ничего не изменишь. “Аксиос!2 Многая лета!”В Дому

Божьем полно постояльцев, приятелей Сатаны.

Снова: “Многая лета, Владыко!” Впрочем, ему

жизни месяца два, и те ему не нужны.

* *

*

Митрополит Гурий устал. Сегодня с утра

принимали владыку Нектария. Грек,

пронырливый остренький старец. Август. Жара.

Литургия. Молебен. Потом полтора

часа катались по городу. Смех и грех.

Тычет пальчиком в купола, спрашивает — где кресты?

Гурий ответствует — сняли, отправили золотить.

Лучше б спросил Нектарий — како блюдете посты?

Весь народ постится, век партию благодарить.

Вместо среды и пятницы — вторники и четверги.

Рыбные дни в столовых. А рыбки-то вовсе нет.

Очереди у лотков — Господи, помоги,

за цыпленка убьют друг друга, как будто бы Божий свет

сошелся клином на синем скелетике — две трехпалых желтых ноги.

Что до крестов, владыко Нектарий, то их “золотят”

лет тридцать. В храме теперь планетарий. Делают что хотят.

А тут еще панагия3! Подошел и совлек

с Гурия, а взамен надел свою, серебро, резьба по кости,

такое братание, получается, панагия — не кошелек,

а вышло подобие кражи. Боже, прости

многогрешного Гурия! Эмаль, восемнадцатый век,

золото, жемчуга, работа — второй не найти!

Вот такой обмен получился. Изворотливый грек!

Улетают вечером. Ангела им в пути.

А впрочем, и тут — серебро, слоновая кость, размер

с яйцо. Аметист в короне. Вещь совсем не плоха.

Владыка Гурий открывает красного дерева секретер

и кладет панагию в ящичек — подалее от греха.

* *

*

Владыке Гурию снится: он в окопе сидит,

стрижен под ноль, от голода брюхо свело, продрог.

Он штрафник. Рядом с ним в наколках бандит.

Шутит: пристрелят — сразу узнаешь, есть ли Бог!

То-то ты удивишься, падла! Сказать бы, чтоб замолчал,

да духу не хватит. Озлится наоборот.

Вот оно слово, что было в начале начал:

“В атаку!” Владыка молча бежит вперед,

увязая в снегу. В спину стреляет конвой.

Лают овчарки. На вышке стоит часовой.

Проволока, фонари. Огромный барак. Подъем.

Господи, помяни меня в Царстве Твоем!

Это колокол или в рельсу бьют молотком?

Это смерть или матушка поит его молоком?

Иподиаконы поддерживают или тащат под локотки

к “воронку” негодяи в тулупах? Вот — лужок у реки.

Матушка за руку осторожно ведет мальчика в глубину.

Вот и церковь видна. Отраженье идет ко дну.

Мать с мальчика красный галстук снимает,

сминает, сует в узелок.

Проснувшись, владыка не понимает

почти ничего. Молча глядит в потолок.

* *

*

С утра привозили англиканское духовенство, что-то

зачастили к нам, все говорят о единстве. Или

Рим не может простить им Томаса Мора, или иная забота:

с шотландцами-кальвинистами сфер влияния не поделили.

Показали им кино на английском, понятно, агитка,

цветущий сад монастырский, музыка — хор из “Набукко” —

“На реках Вавилонских” — намек на рабство. Калитка —

вход на кладбище. Переводчик шепчет на ухо

их епископу. Переводчик — он человек военный. Доложит,

о чем был разговор, но скорее всего — о ценах

на хлеб и мясо (придумал — мясо! В монастыре!), а может,

о диссидне и грядущих политических переменах.

Гурий вслушивается: англиканин рассказывает об обольщенье

со стороны обнаженной игуменьи, кагэбистки. Но Гурий тотчас

вспоминает, что “naked KGB” — в данном контексте — имеет иное значенье:

“явно сексотка”. Это Варвара. Ага, оказали почесть

еретику: Варвара интеллигентна, после иняза,

комсомолка, спортсменка, красавица, клобук и ряса

делают женщину привлекательней. С первого раза

начала обработку! Торопится! Но этого лоботряса

кентерберрийского ей не взять, рыбка-то крупновата.

После кино — прогулка и трапеза, послушник читает

житие Симеона Юродивого, по-английски с акцентом, как будто вата

набита во рту. Мальчик, должно быть, мечтает

быть в чинах у Господа и господина, вернее

сказать — товарища. Но пока испорчен не слишком,