Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2010)

Дом — странное место со своей более чем столетней историей. Место со своими тайниками, граффити на стенах, страшными легендами и еще более странными и страшными традициями. Схватка насмерть двух потенциальных вожаков — только одна из них. Время в Доме может идти как угодно — замедляясь, ускоряясь, а то и вовсе зацикливаясь по желанию Властелина Времени (он скрывается среди воспитанников, не узнанный взрослыми, но известный остальным насельникам, а мы, читатели, начинаем догадываться, что с ним не все ладно, только ко второй половине тысячестраничной книги). Еще в Доме есть свой Смерть (тоже один из воспитанников), свой Ангел, свой Крысолов, есть «неразумные», которых опекают «разумные». Впрочем, и разумные эти весьма странные — то и дело могут забиться в эпилептическом припадке или приступе немотивированной ярости, могут превратиться в дракона, устроить Ночь Сказок и рассказывать друг другу страшные истории (которые, возможно, являются правдой), ненавидят часы, таскают с собой цветочные горшки и бритвы, возможно — гонят кактусовый самогон, составляют сногсшибательные психоделические коктейли…

Живут обитатели Дома стаями-спальнями — Птицы, Крысы, Фазаны, Псы, Бандерлоги (есть еще обитатели Четвертой комнаты, о которых пойдет речь дальше). У каждой стаи — свои ритуалы, а у спальни — свое оформление. Обитатели — «Люди Дома» — пользуются свободой, несвойственной подобным заведениям; раскатывают в своих инвалидных колясках ночами по коридорам, устраивая гонки или столкновения, курят в спальнях, посещают Кофейник — что-то вроде кают-компании, на которую, впрочем, далеко не всегда распространяется закон перемирия. Девушки живут обособленно, но когда неформальный лидер Дома — Слепой — изменяет Закон, спокойно общаются с юношами, причем далеко не платонически, а некоторые и вовсе перебираются жить в мужские спальни. Вообще, создается ощущение, что это — не столько дом инвалидов, сколько очень хорошая и очень закрытая частная школа со свободными нравами, для тех, кто — по тем или иным причинам — не в ладу с этим миром. Отсюда и жестокие правила поведения, суровые неуставные отношения, дедовщина (впрочем, умеренная) и прочие прелести, вообще закрытым частным школам свойственные. Недаром обитатели Дома пишут цветистые записки и обстоятельные дневники, выражаются витиевато и изысканно, а вовсе не так, как, казалось бы, должны в этих обстоятельствах, — роман, собственно, и состоит из их дневников, монологов, записок, воспоминаний и проч.

Однако если мы на миг отвлечемся от магии текста, можно и задуматься: а с чего это власти предпочли замять убийство конкурирующего вожака? Отчего так быстро свернули расследование странного исчезновения (и предполагаемого убийства) Крестной? Смерти Краба? Отчего Дом не закрыли сразу же после кровавой ночи старшего выпуска, первых жертв, когда погибло более тридцати человек? (Лось, воспитатель и кумир Четвертой, пал жертвой именно этих беспорядков.) Потому что Дом — такая «вещь в себе», которая закрыта для закона и правосудия Наружности? Оттого, что все это — не совсем всерьез, не совсем по-настоящему?

Вытащить из этого удивительного повествования можно множество смыслов, кое-кто из критиков и рецензентов уже сделал это, попробуем и мы.

1. Это просто увлекательная история.

Это действительно так — история движется от появления ключевых героев в Доме, их противостояния агрессивной среде, их зарождающейся дружбы до выпускного вечера и эпилога — «наружной» жизни героев. Правда, основное повествование ограничивается последним годом последнего выпуска, а главы, посвященные детству героев, служат лишь интермедией, вставками. Резня Старших — водораздел, своеобразная инициация, после чего герои получают другие имена, и мы, сопоставляя и сличая, не сразу догадываемся, что Кузнечик — это Сфинкс, Вонючка — Табаки, один из Сиамских Близнецов — Стервятник и так далее… Только Слепой остается Слепым, харизматическим вожаком Дома.

А основная линия — от осени до выпускной весны — начинается рассказом новичка Курильщика, достаточно независимого, чтобы его отвергли коллективистские Фазаны, любимчики преподавателей и парии среди «стай», но недостаточно безбашенного, чтобы сразу принять пугающую яркость обитателей Четвертой. История продолжается попеременно другими рассказчиками и заканчивается новым выпуском, по-своему также трагичным, ознаменовавшимся массовым побегом из Дома. Бегут, однако, в разные стороны. Кто в пугающую Наружность. Кто «назад» — чтобы прожить все то же самое с начала, но чуть-чуть по-другому. Кто в волшебный Лес (о Лесе — чуть позже). В этой истории каждый герой находит свою любовь, справляется со своими страхами, разбирается со своими врагами и учится понимать друзей, фактически почти все здесь — про понимание, про познание себя и «другого». Отсюда — следующий пласт смысла.

2. «Дом, в котором…» — это метафора образа «другого».

Герои книги — дети, которых вежливо называют «особенными». Однако это в Наружности так, а Наружности для Дома не существует. Свои же (и чужие) физические и психические увечья и странности подростки воспринимают скорее как неотъемлемую часть личности, вроде цвета глаз или волос. Только презираемые Фазаны способны изгнать Курильщика за то, что он натянул на парализованные ноги яркие кроссовки и тем самым «афиширует свой недостаток, тычет им в глаза окружающим. Этим он как бы подчеркивает нашу общую беду, не считаясь с нами и нашим мнением». Фазаны — «колясники». Табаки — «колясник». Самый красивый юноша Дома, Лорд, — «колясник». Сфинкс безрук, вдобавок лыс как колено. Македонский болен какой-то странной душевной болезнью. Слепой — слепой. Толстый — идиот, «неразумный» (в каждой комнате есть свой опекаемый «неразумный»). При этом некоторые люди Дома вроде бы вполне здоровы или, по крайней мере, уже здоровы (тут есть своя процедурная, лазарет и даже изоляционный бокс). Все они общаются между собой, а безрукий Сфинкс затевает роман с самой красивой и загадочной девушкой Дома. Вообще, в Сфинкса тут влюблены, кажется, все — он такой же харизматик, как Слепой, но лишенный его темного, деструктивного начала.

Политкорректность вообще штука скользкая. Просто пока ничего лучше не придумали. Она подразумевает, что некое большинство, считающее себя «нормальным», как бы разрешает остальным считать себя не хуже. На самом деле, как говорил герой Саймака, и терпимость и нетерпимость — одинаково грязные ругательства. Люди Дома не политкорректны, физические недостатки, собственные и других, принимаются во внимание и учитываются наряду, скажем, со способностью Горбача играть на флейте, а Табаки — петь песни Дождя.