Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2007)

Насколько сам я умел приспособиться к любым обстоятельствам, принять любую форму, облик — настолько герои мои были цельными и волевыми личностями. Идущими напролом, на риск. Наверное, так я мстил реальности за то, что не смог найти своего лица, что ее щедрость оказалась бессмысленной, шансы — неиспользованными.

Я переживал вместе с героями колоссальные драмы. А потом закрывал файл и встречался взглядом с женой, чья фотография висела на экране. Укладываясь рядом, я прислушивался к ее дыханию. И чувствовал, что струна, натянутая в сознании, ослабевает. Голоса стихают.

14

Над головой, образуя зеленый купол, смыкались пальмы — а дорога все вытаскивала из-под колес красное полотнище. Наконец старый джип сошел с бетонки, кузов тряхнуло. Машина въехала в песок и остановилась.

Тут же настала тишина — только в моторе что-то недолго жужжало, пока не стихло. Постепенно тишина наполнялась звуками. За пальмами зашелестел невидимый прибой — редкий, ленивый. Где-то далеко тарахтела лодка или мотороллер. Доносились звон посуды и приглушенные голоса, деревянное постукиванье. Слышно было, как шумно вздрагивают ветки, с которых взлетают тяжелые птицы.

Какая-то легкая музыка.

Чемодан, покрытый слоем нежной розовой пыли, ухнул в песок. Пока я возился, она успела исчезнуть. Ниоткуда объявилась маленькая тайская женщина со смуглым и приветливым лицом, и я подумал, что, если убрать очки, она превратится в плюшевую игрушку.

Не заглядывая в мой паспорт, она протянула ключ с номером на веревке.

— Олай? — поклонилась и пошла обратно.

Мелкий, цвета слоновой кости песок обжигал пятки. Парная вода тут же облепила тело, и через минуту легкость, ощущение упругости разлились по телу. Напряжение улетучилось, суток в дороге как не бывало. Белое, в ракушках дно расходилось под водой во все стороны. И я долго не решался опустить ноги на его младенческие складки.

Поселок состоял из десятка бунгало на краю бухты, по форме напоминающей подкову. Дальше камни, горы. Пальмовые рощи. Кроме бунгало из построек — деревянный помост, он же столовая и кухня. Два-три человека читают на лежаках. Чьи-то ласты под деревом. Весла.

Сложив руки на груди, она спала в тени камня. Я сел рядом. Разглядывая лицо, неожиданно понял, как соскучился. В театре, дома ее лицо всегда что-то выражало, говорило. Играло. А теперь замерло, остановилось. Здешний, пронизанный каким-то потусторонним мерцанием свет разгладил кожу. Исчезли складки, морщинки. Поблекли на скулах и под глазами тени. Страхи и нервы, дорога, театр — все, что накопилось за время нашего путешествия, да и за прошлые годы, — слой за слоем сходило, исчезало. Делая ее, какой она была умышлена, задумана. Какой я представлял ее себе, стоило мне закрыть глаза и вызвать из памяти.

15

И наша островная жизнь началась.

Я быстро потерял счет рассветам, стремительным закатам. Густые, как борода, ночи сменялись полуденным пеклом, от которого становятся прозрачными камни.

По утрам я уходил за дальние камни и подолгу плавал вдоль рифа. Она же бродила по берегу — собирала после отлива раковины. Завтракали на помосте молочным супом и фруктами с кофе. На второй день взяли у аборигенов мотороллер с лысыми протекторами. Машину заправили розовым топливом, который разливала из прозрачных баллонов девочка.

В таких банках, с краником, у нас в детстве торговали соком.

“Странно думать об этом здесь, в Таиланде”.

Движение на острове, как и по всей стране, оказалось левосторонним. Я, чтобы напугать ее, то и дело выскакивал на встречную. Она визжала, стучала кулаком в спину. Кусала за плечо.

Притормаживая, я чувствовал, как ее грудь прижимается к моей спине. Тогда на одном из поворотов просто съезжал на обочину. Мы падали в азиатские камыши, в розовую пыль. Ее кожа была горячей, влажной и пахла бензином, жареными бананами.

А где-то рядом, совсем близко, шли машины.

Однажды в горах наткнулись на белесые руины монастыря. На скале стояла раскрашенная будка-часовня, продуваемая через окна горячим ветром.

Я уселся перед Буддой, зажег палочки. Дым потянулся к выходу, заиграл в лучах. Скрипнул на ветру и закрылся красный ставень.

“О чем они думают, сидя перед ним?”

“Жалуются? И если просят — что?”

Лицо Будды было гладким, пухлым. Я заглянул под набрякшие веки — и понял, что все вокруг, большое и малое — дым от палочки и голос жены снаружи — то, как скрипят деревянные створки — все, что случилось в прошлом и произойдет со мной дальше, — складывается в картину, где нет места просьбам или жалобам. И что от сознания этой мысли мне легко и страшно.

— Английское имя, фамилии нет!

За черным камнем скалы она отыскала могилу, небольшую известняковую ступу. Присела на корточки.

По датам выходило, что парень приехал на остров в шестидесятых. Да так на нем и остался. Просто исчез из той, прежней, жизни. И что за двадцать лет фамилия ему не понадобилась. Никто просто не спрашивал его об этом.

Ближе к вечеру загорали нагишом среди коряг, и начиналась еще одна жизнь, которых в одном дне на острове умещалось несколько, как матрешек. Голая, она лениво переворачивалась с боку на бок, подставляя под солнце белесые подмышки, выбритый пах. Не поднимая головы, запускала руку мне под полотенце. А потом просто отбрасывала его.

Когда темнело, закупали ром и сигареты. Большие канистры с кока-колой.

Ночью устраивались на веранде, которая висела на боку нашей хижины, как люлька.

— Помнишь, он все твердил: рай, рай?

Я вспоминал попутчика из Ашхабада.

— Ром и девки, мечта шахида — вот что…

Она загадочно улыбалась в темноте.

— А рай — это когда пространство убивает время.

— Просто съедает его, как гусеница — листик.

16

В поселке жили в основном тихие пары, европейские люди под сорок. Занимались тем, что целыми днями лежали на помосте, уткнувшись в “Код да Винчи”. Так что по оставленным на досках книгам — по языку, на котором их напечатали, — становилось ясно, кто откуда.

Вечерами курили марихуану, тихо разговаривали. Раскладывали из ракушек пасьянсы, строили пирамиды. Купались редко, ели мало. Суп из акульих плавников, фрукты. Жареные бананы.

Алкоголь популярностью не пользовался, пляжный бар под соломенной крышей стоял на отшибе пустым. Только мы в нем, по правде сказать, и сидели.