Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2008)

И, наконец, пятая смена элит. Культивируемые разнонаправленными и даже эстетически враждующими изданиями двадцати-с-небольшим-летних от „традиционалисток” Валерии Пустовой и Василины Орловой до авантюристически-авангардных, как им представляется, Ники Скандиаки и Марианны Гейде. Все это еще совпало с проплаченным азартом политпоиска молодых: от „наших” до „молодогвардцейцев”, нынче за ненадобностью расформированных. Издания, стараясь успеть за новым комсомолом, переманивают их, стараясь создать на старом месте новые декорации.

И создается парадоксальная ситуация: самые сильные из пятидесятилетних вне зависимости от их продажного успеха-неуспеха — попали в зазор. Условно говоря, они попали между нисходящим и восходящим потоками в литературе”.

Олег Ковалов. Наш ответ Джойсу. — “Искусство кино”, 2008, № 3, 4.

“Когда Вишневский прикидывал сроки освоения советскими мастерами метода Джойса, а Радек остерегал их от этого вредного занятия, обоим странным образом оказался как бы неведом уже состоявшийся опыт так будоражившего их воздействия. Уже существовало — и целых пять лет — произведение, которое один из них мог торжественно объявить триумфальной победой метода Джойса в СССР, а другой — торжественно проклясть как выражение зловредного тупика, куда заводит советского художника нашептывание интеллектуальной агентуры. Это — фильм „Человек с киноаппаратом” (1929) Дзиги Вертова. Даже внешне в нем столько точек совпадения с общей конструкцией „Улисса”, что странно, отчего эта очевиднейшая „похожесть” не отмечалась, кажется, исследователями, тем более что он сразу же имел репутацию невероятно новаторского. Эта необъяснимая слепота вызвана, вероятно, тем, что читатели и зрители традиционно пребывают в разных резервациях и круги их художественных впечатлений попросту не пересекаются”.

Сергей Костырко. В жанре “коммента”. D (ан) D (орфман) как сетевое “бродило”: “Встретимся в Сети” — первая удачная попытка переноса особенностей сетевой литературы на бумагу. — “Взгляд”, 2008, 8 июля .

“Книга эта — след отшумевших дискуссий. Точнее, как бы отшумевших. „Отшумевших” — потому, что золотой век сетевой литературы (рубеж 90-х — 2000-х) завершился-— романтика автономного сетевого плавания себя исчерпала, сетевые авторы стали бумажными (и наоборот). Ну а „как бы” употреблено здесь потому, что дискуссия велась вокруг вопросов, в принципе неразрешимых”.

“Если очень коротко, то проблематику книги, или, что в данном случае одно и то же, ситуацию DD в Сети я бы представил как испытание наших представлений о литературе самим явлением Сети”.

“Читая книгу, невозможно удержать дистанцию, невозможно не вступить в спор с автором. И жаль даже, что это книга, что я, например, не могу сейчас настучать свои возражения и вывесить их в Сети рядом с процитированными рассуждениями DD ”.

Константин Крылов. Больше света. — “Русский Обозреватель”, 2008, 11 июля .

“Культ Ленина и Сталина как великих людей — это побочный продукт либерального шельмования русских и России. Если людям долго объяснять, что вся их история-— мерзость и слизь и делали ее жалкие и ничтожные личности, то они будут считать великими тех, про кого хотя бы нельзя сказать того, что он жалок и ничтожен. Про Ленина и Сталина этого сказать нельзя. Это подтверждено судом Запада, единственной инстанцией, которую либералы уважают. <...> Исходя из этого, ясно, что делать, если кому захочется поубавить Ленину и Сталину популярности. Все довольно просто. Перестать врать, клеветать и исходить дерьмом. А вместо этого построить нормальную русскую историю. Великую, славную и очень интересную. Благо, для этого не нужно врать, выдумывать, раздувать слонов из мух (чем охотно занимаются хисторимейкеры всех стран и народов). Мы большие и красивые и можем обойтись без мухлежа. <...> Теперь нужно выстроить нормальный пантеон великих людей. Куда войдут, наверное, и Ленин со Сталиным — скорее всего, в качестве „Великих Темных”. Каковые, кстати, нужны в любой великой истории. Только истории ничтожных народов лишены фигур эпических злодеев... Но для этого нужен хоть какой-нибудь свет. И пока вся история нашей страны и нашего народа останется затемнена — до тех пор фигуры, освещенные хотя бы и адским пламенем, будут самыми яркими”.

Роман Лейбов. Эпитафия Сети. Что было, что будет, чем сердце успокоится. — “Независимая газета”, 2008, № 150, 22 июля .

“Думаю, точка максимальных репрессий против свободы обмена информацией

будет пройдена нами в ближайшие пять лет. <...> Но потом все изменится и будет

хорошо. Мы будем жить счастливо. И умрем в один день”.

Наум Лейдерман. Непрочитанный Горький. — “Урал”, Екатеринбург, 2008,

№ 7 .

“Попытаемся прочитать эти произведения Горького [начала 20-х годов] „с чистого листа”...”

Игорь Манцов. Высокая теория воспитания. — “Взгляд”, 2008, 13 июля .

“Те, кто голосует сегодня за Сталина в проекте „Имя России”, делают это не из любви к вождю, о котором мало кто из них в своей повседневности задумывается. Сталин, и об этом бог знает сколько написано до меня, олицетворяет собой некую абстрактную самодержавную силу, противостоящую барину-боярину. Эта сила — последняя земная инстанция, которая может защитить холопа от барского произвола, от барского презрения и барского же „воспитания”...”

Дарья Михеева (редактор журнала “Мамочкина школа”, обозреватель детской литературы журнала “ Psychologies ”). Как взрослые читатели испугались детской книжки. — “Новая газета”, 2008, № 51, 17 июля .

“Почему именно эта книга [Ульфа Нильсона и Эвы Эриксон “Самые добрые в мире”] была признана Экспертной комиссией по этике рекламы и социально значимой информации по Северо-Западному федеральному округу (Санкт-Петербург) неэтичной <...>? Что же так ужаснуло членов комиссии по этике? То, что в детской книге речь идет о смерти? Тема смерти в нашей культуре общения с детьми остается табуированной, это правда. Но это не означает, что смерть не волнует ребенка. Каждый из нас рано или

поздно впервые столкнулся с совершенно непостижимой идеей: „Все умрут”. Это раз.

„Я тоже умру”. Это два. (Одно другого стоит, между прочим.) Именно принимая факт смертности всех живых существ, ребенок взрослеет, по-новому осознает окружающий мир и свое место в нем. Если с ребенком никто не говорит об этих вещах, он не перестает о них думать”.