Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2010)

Андрей Ашкеров. Вознесенский: поэзия как медиа. — «Русский Журнал», 2010, 2 июня .

«Вознесенский — последний в отечественной поэзии поэт элитарного авангарда и первый поэт авангарда „для народа”. Из перспективы наследия Вознесенского становится ясно, что любое представление об „элитарном” искусстве — представление сугубо народное — для народа созданное и для него же являющееся отдельной опцией эстетического удовольствия. Именно Вознесенский превратил элитарность искусства в потребительскую опцию, которая востребуется наравне с другими такими же опциями (например, с пресловутыми „доступностью” и „понятностью”)».

Дмитрий Бавильский. Поэтарх. Памяти Андрея Вознесенского. — «Частный корреспондент», 2010, 1 июня .

«Одну просьбу поэта — убрать Ленина с денег — эпоха тем не менее выполнила. Убрав таким образом и самого Вознесенского. <���…> Между тем, пожалуй, это один из немногих поэтов, чей статус или масштаб не нуждается в пересмотре с самых что ни на есть советских времен».

«Как поэт Вознесенский обобщил наработки предшественников, взяв от каждого течения и каждой великой фигуры (от футуристов и акмеистов и вплоть до обэриутов, Заболоцкого и Слуцкого) все, что только смог взять. Отсюда практически бесконечное стилистическое и жанровое разнообразие, учитывающее опыт и классиков, и модернистов, виршеслагателей допушкинской эпохи и актуальных западных интерпретаторов, до поры до времени в СССР неизвестных. Разумеется, в какой-то мере Вознесенский был толкователем и заместителем всех „запрещенных барабанщиков” от литературы, но популяризатором он был адекватным, искренним и честным. Конгениальным, наконец, не ворующим, но творчески перерабатывающим чужое» .

Ольга Балла. Воспитание мифом. 6 июня — 135 лет со дня рождения Томаса Манна. — «Частный корреспондент», 2010, 6 июня .

«Его сейчас попросту не прочитывают. Что поделаешь: читательский взгляд нашего времени организован принципиально иначе, чем еще каких-нибудь полвека назад. Читатель плохо восприимчив к грандиозным, мироподобным построениям, к подробным велеречивым текстам с их медленным, как сама жизнь, течением. А Манн только такие и писал: это был его способ справиться с хаосом жизни. Способ вполне действенный. Чтение Манна требует такой душевной и умственной дисциплины, которая людьми современной западной культуры уже по большей части утрачена. В такой дисциплине сегодня не чувствуется потребности. Томас Манн пришел в противоречие с душевной и умственной оптикой времени».

Полина Барскова. Черный свет: проблема темноты в блокадном Ленинграде. — «Неприкосновенный запас», 2010, № 2 (70) .

«Внезапно опустившаяся на город темнота постоянно фигурирует в дневниковых документах и художественных тестах как одно из наиболее всепроникающих и сложных для психологической ассимиляции явлений блокадной городской среды. Темноту невозможно игнорировать, с ней непросто сжиться».

«Ирина Сандомирская указывает на то, что блокадный субъект, обреченный выживать на норму 125 граммов хлеба в день в холоде и тьме кромешной, не мог не стать иным, новым, биологическим существом . В дневнике блокадницы Галины Салямон эта блокадная метаморфоза описана следующим образом: „Когда отключили электричество, я оказалась в полной темноте днем и ночью. Я была уже не человеком, а каким-то зверем в норе”. Лидия Гинзбург также замечает в этом биологически и психологически измененном субъекте, блокадном человеке, такие новые черты, как отчуждение тела, переосмысливание категорий времени и пространства, высокую способность к ассимиляции, построенную на механизмах компенсации. Именно эта функция темноты — стимулировать новые методы городского знания, недоступные и немыслимые в мирное время, — стала предметом обсуждения в различных блокадных текстах».

Павел Басинский. Богатырь русской поэзии. 21 июня отмечается 100-летие со дня рождения Александра Твардовского. — «Российская газета — Неделя», 2010,

№ 131, 17 июня .

«Отношения сына с отцом складывались сложные. В свою очередь, юный Твардовский писал в дневнике: „Мне тяжело его (отца. — Прим. ред. ) видеть, невыносимо с ним разговаривать”. „На что только я не согласен, чтобы только выйти из проклятого семейства, в котором природа заставила меня подняться”».

«Сюжет поэмы „Страна Муравия” подсказал поэту Александр Фадеев в одном из своих публичных выступлений 1934 года. „Возьмите 3-й том ‘Брусков‘ (роман Ф. И. Панферова. — Прим. ред. ) — ‘Твердой поступью‘. Там есть одно место о Никите Гурьянове, середняке, который, когда организовали колхоз, не согласился идти в колхоз, запряг клячонку и поехал на телеге по всей стране искать, где нет индустриализации и коллективизации. Он ездил долго, побывал на Днепрострое, на Черноморском побережье, все искал места, где нет колхоза, нет индустрии, — не нашел. Лошаденка похудела, он сам осунулся и поседел”».

Факты подготовлены по новой книге Андрея Туркова «Твардовский» (серия «ЖЗЛ») Павлом Басинским.

Станислав Белковский. Предпоследний поэт Империи. — « GZT.RU », 2010, 3 июня .

«Иосиф Бродский был лидер (и где-то даже основоположник) не провинциализма, а русского сепаратизма. Он раньше других смог посмотреть на Империю взглядом извне и понял, что она умирает. Распадается естественным распадом. А в такой ситуации из Империи надо уходить, и больше всех выиграет тот, кто уйдет первым. Отделяться можно целыми странами, в том числе свежепридуманными, как Украина и Белоруссия. <���…> А можно отделяться, как Бродский, — в личном качестве. В режиме индивидуального сепаратизма».

«Бродский не случайно выбрал Венецию — заметим, вовсе не для жизни, а для метафизического присутствия. Его сепаратистскому проекту нужен был именно такой город. Столица давно погибшей империи. Странным образом похожая на Константинополь и Санкт-Петербург одновременно. Город без настоящего. Вознесенский в такой среде существовать бы не смог. Ему были необходимы реальные имперские обстоятельства. Отсюда — вся эта жесточайшая ностальгия по настоящему».

Василь Быков. Блиндаж. Повесть. Перевод с белорусского В. Стрелко. Предисловие А. Пашкевича. — «Сибирские огни», Новосибирск, 2010, № 5 .

«Архив Василя Быкова сохранил неизвестную повесть „Блиндаж”, почти завершенную в 1987 году и не оконченную до последнего в жизни писателя 2003-го. Остались 77 страниц машинописи, несколько страниц рукописных вставок, наброски-планы в отдельном блокноте и авторская карта, на которой происходят события повести (деревня, домик Серафимки, шоссе, кустарник, траншеи перед холмом, разбитая пушка, блиндаж). <���…> О фабуле развязки повести можно узнать из авторских записей и набросков, по которым и удалось „смонтировать” план заключительных глав (они в публикации подаются курсивом)» (Алесь Пашкевич).