Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2010)

Генерал Итальянцев нервно стучал по красной клавише переговорного устройства, а та, как это всегда бывает в минуты раздражения, размягчалась и западала. Итальянцев попытался без суеты утопить палец в клавишах, для этого он его даже поцеловал, и — о чудо! — коммутатор заработал.

— Люся! Ёксель-сроксель, Сухарев идет?

— Идет, товарищ генерал!

Сухарев пришел на доклад в пиджаке с серебряной ниткой и с папочкой под мышкой. Развязал синтетические тесемочки.

— Если кратко, то мы сейчас разрабатываем местную группу “Хроноп”.

— Они еще не сидят? — Непонятно, Итальянцев шутил или нет.

— Товарищ генерал, у нас все еще действуют законы. — Пескарь небрежно улыбнулся.

— Знаю я наши законы. Подложите им Солженицына, дури подложите. Будто мне вас учить.

— Группа в разработке. Пока привлекаем к сотрудничеству. Не одни же они такие умные. За ними и другие потянутся к гитарам и микрофону. Будем держать их на коротком поводке. Трое из них перешли на пятый курс в местных высших учебных заведениях. Готовятся к сдаче госов, диплом на носу. Так что у нас есть рычаг воздействия на них.

— Рычагов у нас с тобой всегда было предостаточно, ёксель-афоксель! Конечно, если ты из них хочешь информаторов сделать — хорошо. Флаг тебе под нёбо! Но в наше время эти твои хронотопы уже копали бы грунт на Беломорканале. Я понимаю, новые времена… Не хочу тебе мешать, но буду торопить.

Пескарю нравилось в кабинете Итальянцева чувствовать себя прогрессивным. “Не заплесневел я здесь, не задеревенел, в палача не превратился, сатрапом не стал”, — от мыслей таких стало пескарю тепло на душе. Жабры от удовольствия колыхались мелко-мелко. “Да, приходится участвовать не в самых приятных мероприятиях, но за то и блага имею. Дача, машина, отдых через год за границей. Был в Болгарии, в Чехословакии. Какого еще черта мне надо? Прорвемся! Итальянцев меня всего-то на два года старше, а по мыслям-то совсем старпер. Нет, будущее за нами, за такими, как я”.

Итальянцев вновь заговорил:

— Через месяц отчитаешься. Либо они будут стучать, как пулеметы марки “максим”, либо всех — на Беломорканал!

— Товарищ генерал, да какой же Беломорканал? Нет уже Беломорканала. — Пескарь все еще нежился в своих либеральненьких мыслях.

— Знаю, знаю, но все равно будут лопатами махать. Да хоть на моем участке под Богородском будут копать. Найдем им поле. — Бобер мелко-мелко захихикал.

— Найдем им поле, — согласился Сухарев и кивком испросил разрешения уйти.

— Поле, русское по-о-о-оле, — пропел баритоном Итальянцев. — Найдем им поле!

Отпустил подчиненного генерал.

После неудачи с подкопом на душе было кисло, и портвейн только чуточку подсластил.

— Какие еще есть мы… мысли? — Бух только что выпил стакан портвейна и слова произносил на выдохе. Глаза его сощурились. Брюх молча разливал красненькое, все по очереди подходили к столу, выпивали и отваливали. Ждали нового разлива.

— Мне кажется, надо искать сталкера по волжскому льду. — Брюх выпил последним. — Декабрь — это зима, мороз. Если мы хотим уйти по волжскому льду, то надо искать проводника.

Все загалдели.

— Не надо меня перебивать, я знаю, что река охраняется. Но наверняка есть люди, которые знают неохраняемые тропы. Перейдем Волгу в районе Бора, ну то есть переползем, а оттуда пешком до какой-нибудь трассы. Рванем во Владимир. Там можно купить билет до Питера. Или автостопом ехать.

— Или надо искать знакомства на ГАЗе. Всем известно о рельсовой подземной дороге. Был бы знакомый экспедитор — вывез бы нас на паровозе за ворота. — Нюх-модернизатор предложил иной метод.

— А ты думаешь, паровоз перед отправкой не проверяют? — У Буха на ГАЗе работал отец. Токарем в цеху. Кое-какие вещи иногда проговаривались за семейным ужином.

— Проверяют, но наверняка есть лазейка. — Мэри взяла слово на правах старшей, к тому же хозяйки дома. — Когда ты на одном месте работаешь достаточно долго, ты эти лазейки знаешь вдоль и поперек. Ходят же слухи, что экспедиторы берут с собой подруг и едут гулять по Москве. А где, вы думаете, они продуктами затовариваются? Не может быть, чтобы вы об этом не слышали.

Слышали все. Но с газовскими экспедиторами никто дружбы не водил. Не было даже друзей экспедиторов. Да и сколько их всего на ГАЗе, этих экспедиторов? Может, десяток-другой на миллионный город. И их охраняют, как алмаз Кохинор.

— Может, твой отец кого-нибудь знает? — спросил Брюх у Буха.

— Даже если знает, не скажет, он у меня идейный. Пролетариат!

— Так он же пьет! — Аргумент “идейный” никак не укладывался в одной линейке с “пьющим”, во всяком случае, в извилинах Брюха. — Пьет — значит, не идейный и сможет нам помочь. Мы ведь тоже пьем. Тем более отцы нас пить и научили…

— В том-то и дело, что они нас пить научили, а не рок-группы андеграундные организовывать.

С этим аргументом Буха никто не стал спорить. Ни один из хроноповских родителей их песни не приветствовал. Говорили, что дети занимаются делом пустым, лучше бы мыть посуду матерям помогали.

Бух придирчиво осматривал свои пальцы с кровавыми мозолями:

— Наверное, новая кожа вырастет только через дней десять, а до этого мы даже репетировать не сможем. Поэтому будем пить. А кто у нас сегодня гонцом еще не был?

Хронопы оглядели друг друга. Полезли в карманы за мелочью. Небесный кит подбросил им от себя пару бумажек.

Сухарев ехал домой, вымотанный, раздраженный.

“Какие-то они не такие. Вот мы были! Стройки, футбол, целина, комсомол! Стихи! Да, не ездил я на целину, это правда, но ведь хотел же, стремился же! Заявление в обком носил. А меня уже в ведомство нацелили, успокаивали, что здесь я нужнее”.

Диссиденты появились в конце пятидесятых. В том числе в закрытом Горьком. Со щитом из Гёте: “Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!” Они придумали себе игры — демонстрация и голодовка. Но мы научились кормить их насильно. Специальный НИИ в верхней части Горького разработал инструменты для этой непростой операции. Мы поставили перед инженерами задачу, чтобы инструменты выглядели устрашающе, они и постарались. Никелированные щипцы, вкладыши, цанги, тиски. Фильм ужасов, и только. За редким исключением протестные элементы, лишь взглянув на них, прекращали голодовку. Тем же, кто

с дрожащими челюстями продолжал упираться, выбивали передние зубы, и представление начиналось. После этого шоу этих уродов еще час-другой не развязывали, чтобы они, не дай бог, не вызвали рвоту после насильного кормления. Их заталкивали в одиночные камеры, чтобы они не могли морально поддерживать друг друга.