Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2007)

Леонид Десятников. Шум времени и работа часовщика. Беседу ведет и комментирует Ирина Любарская. — “Искусство кино”, 2007, № 2 .

Среди прочего: “Любое суждение относительно телевидения будет являться снобизмом, потому что телевидение рассчитано только на так называемого простого человека, которого нет в природе. Потому что любой реальный человек сложнее, чем этот среднестатистический телезритель”.

Добрая ссора лучше худого мира. Беседу вела Мария Раевская. — “НГ Ex libris”, 2007, № 31, 30 августа.

Говорит Владимир Новиков: “Не люблю слово „дружба”. Для творчества нет ничего вреднее. Если бы Достоевский дружил со Львом Толстым, а Блок, скажем, с Хлебниковым, у нас бы не было великой литературы. Наше хваленое русское застолье под девизом „хорошо сидим!” — маскировка пустоты, равнодушия и безответственности. А культура — напряженное, порой болезненное взаимодействие творящих личностей”.

Борис Дубин. Литературный факт сегодня. — “Ежедневный Журнал”, 2007, 23 августа .

“Что остается за пределами очерченного? Если не говорить о фантомном, уже после жизни, существовании прежних государственных институтов (разваливающиеся, беднеющие, теряющие качественную, перспективную публику школы и библиотеки), то стоит сказать еще об одной, тоже новой форме существования литературы. Это так называемые магазины интеллектуальной, некоммерческой, „трудной” книги. Они начали возникать в первой половине девяностых и на нынешний день сохраняются разве что в штучном виде. Здесь — область наибольшего разнообразия и динамики литературных образцов, наиболее глубокой культурной памяти и наиболее развитого интереса к „иному” („другим”, не входящим в мейнстрим литературам, другим сферам опыта, другим, не общепринятым формам его осмысления и представления). В социологическом плане подобные экспериментальные площадки можно считать своего рода „клубами”: публика в них — это университарии, среда наиболее узкая, при наибольшей, как говорилось, широте ее ожиданий и запросов”.

Женщина “Русского острова”. Интервью Василины Орловой Захару Прилепину. — “Литературная газета”, 2007, № 33-34, 29 августа.

“— <���…> Вы наверняка помните слова Блока об Ахматовой: „ Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо как бы перед Богом ” . Вы не находите, что это можно сказать не только об Ахматовой, но и многих наших современницах?

— Стоять перед Богом — часто для женщины и значит стоять перед мужчиной. Это глубокая тема. Кто же и Бог, как не мужчина. Воплощенный Бог-Слово — всесовершенный человек, и, как совершенный человек, он совершенный мужчина: целомудренный и мудрый, прошедший науку и сам научающий. Это и Бог-воин, и Бог милующий, и смиренный молитвенник, и сильный, приходящий в ярость — изгоняющий менял из храма. Иисус не был иисусиком, его распяли не потому, что он говорил „ребята, давайте жить дружно”, а потому, что он встал им как кость в горле, всем этим книжникам и фарисеям. А так называемая „четвертая ипостась” Бога, концептуализированная русской философией, соловьевская София, софийность — это женское, женскость в Нем. Девичество и материнство воплотилось в Марии, и это, может быть, не менее поразительное воплощение, чем божественное вочеловечение. Есть совершенно другие смыслы, помимо всего этого птичьего „феминизма” есть другая высота и другая глубина. Парадокс, но мы предстоим перед Богом как перед Богом, даже если думаем, что предстоим перед мужчиной”.

Александр Жолковский. Памяти Пригова. — “Русский Журнал”, 2007, 7 августа .

“Как-то я писал статью об аграмматических стихах Шершеневича в сопоставлении с занимавшим его китайским синтаксисом и эпиграфом хотел взять незабываемо проинтонированные Приговым в одном из его перформансов слова „Э-то ки-тай-ско-е!”, но нигде не мог найти текста, на который сослаться. Оказавшись тем временем в Москве, я решил сделать доклад об этой работе в Институте русского языка. Первым, кого я увидел, приехав на доклад, оказался Дмитрий Александрович (у которого были дела с М. И. Шапиром, увы, тоже уже покойным). Я немедленно спросил его, где опубликовано „Китайское”, и в ответ получил законное разъяснение, что оно не опубликовано и не может быть опубликовано в виде текста, ибо представляет собой оральный акт. Тогда я попросил Д. А. задержаться до начала доклада и, когда я объявлю эпиграф, встать и исполнить его, что он и проделал ко всеобщему и собственному удовольствию”.

Владимир Забалуев, Алексей Зензинов. Русская драма смерти. — “Апология”, 2007, № 10 .

“<���…> шансы на сохранение в прежнем виде и формате Великорусского проекта (с такими его составляющими, как Великая русская культура, Великая русская литература и т. д.) ничтожно малы. Нынешним наследникам проекта следует объективно и трезво признать смерть прежней России. Это как минимум избавит государство и нацию от затяжных и мучительных конвульсий и позволит найти наиболее скорый выход из тупика. Пока что выходов объективно два. Первый, пассивный, — быть сметенным без остатка иными цивилизациями. Второй выход — „жизнь после смерти”. Или, говоря компьютерным языком, перезагрузка. <...> Выбор есть, но для его реализации необходимо принять факт смерти той России, которую мы знали”.

Андрей Звягинцев. [Интервью] Беседу вел Артур Соломонов. — “The New Times” (“Новое время”), 2007, № 26, 6 августа .

“Конечно, о том уровне, которого достиг мировой кинематограф в шестидесятые годы, сейчас можно только мечтать. Представляете себе, например, конкурсную программу Каннского фестиваля 1960 года? „Приключение” Антониони, „Девичий источник” Бергмана, „Сладкая жизнь” Феллини, „Баллада о солдате” Чухрая… И это только четыре фильма из двадцати!..”

“Квашеная капуста сложнее хронометра”. Писатели Петр Вайль и Александр Генис — в интервью “Газете”. Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2007, № 139, 1 августа .

Говорит Александр Генис: “Он [Юрий Лотман] ведь думал, что открыл некие законы, как Ньютон. А законы можно применять независимо от того, кто их открыл. Нам не важно, кто придумал таблицу умножения, мы можем ею пользоваться. Но законами Лотмана пользоваться не получается: после Лотмана не было никого, кто бы по-настоящему продолжил его дело. <...> А последняя его статья была о семантике смерти — умирая, он писал о том, что означает смерть”.