Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2007)

что до небесного — такого не нажить.

А больше что же доложить… да доложите —

до весу — скажем, вот хоть чайного листа:

а то пожалуй что беспечный небожитель

давным-давно поиздержался дочиста,

а то пожалуй что беспечный небожатель

сжал, что не сеял, и отныне уж не жать…

но жить-то надо — и печали умножитель

на ниву сжатую торопится опять.

А между тем все песни старые допеты —

при том, что новым песням время не пришло,

и между тем в гнезде давно растут опята,

мхи и лишайники — и там нехорошо:

сидишь и думаешь, что надо бы отсюда

туда куда-нибудь… Да все твои туда

еще опасней: там — измена, там — засада,

там — оголенные мерцают провода,

там — обезглавленные корчатся идеи,

там — обескровленная капает вода,

там — маски все еще меняют лицедеи,

а там… — там только никогда и никогда.

Вероисповедание

Разумеется, не о псюхе и не о соме,

хоть, конечно же, и не о хлебе или о щах, —

я беседую с моим богом часами

о других вещах.

О цветах-маргаритках, о бабочках-капуцинах

и о прочих серьезных штуках — числа им несть:

о доходах интеллигенции или, скажем, о ценах —

например, на нефть.

Он внимательно слушает, головою качает,

ибо все мои темы он знает наперечeт.

Иногда переспросит, чтo это означает,

иногда смолчит

или вдруг посмотрит на облака, на деревья

и вздохнет: снова близится месяц нисан…

Ему много лет, он жалуется на здоровье

и плохой сон.

Он не нажил тут ничего и живет где-то

на окраине мира — пять часов на такси,

он ругает транспорт и хмурится бородато

на свои небеси.

И о чем ни попросишь его, говорит, занят,

не сегодня, потом, — говорит и засим

исчезает… и бранится, прежде чем исчезает:

дескать, сделай сам!

Разбивает мои мечты — то одну, то другую,

превращая их все в какое-нибудь рагу.

Я и сам временами, конечно, ему помогаю

чем могу.

Так вот, собственно, и живу: от встречи до встречи,

ни на что не жалуясь и ничему не учась.

А его “всегда” часто даже короче,

чем мои “сейчас”:

даст сначала что-нибудь, но тут же и отнимает —

и при этом ведет себя до ужаса делово.

Иногда мне кажется, что он меня не понимает.

Но я верю в него.

Ключарёва Наталья Львовна родилась в Перми, окончила филфак Ярославского государственного педагогического университета. Живет и работает в Москве. Финалист премии “Дебют” за 2002 год в номинации “Поэзия”.

9 мая. Попросил у соседа телевизор. Он сделал понимающее лицо, но, к счастью, обошлось без расспросов. Неделю назад теща приезжала за вещами. Благодаря этому теперь весь подъезд знает, что от меня ушла жена.

Встречаясь со мной на лестнице, все женщины, включая четырехлетнюю Марусю, с которой мы раньше дружили, многозначительно молчат и отворачиваются, а все мужчины — как по команде делают понимающее лицо.

Но телевизор мне понадобился вовсе не оттого, что я помираю с тоски, как, разумеется, решил сосед. Хотя я и впрямь помираю. И все-таки последнее место, где я бы стал искать исцеления, — это программа передач.

Просто 9 Мая — единственный день в году, когда я смотрю телевизор. Фильмы о войне. Они не дают обманываться. Не позволяют принимать все то, чем мы обычно заняты, за настоящую жизнь.

Тут дело не в самой войне. Я нормальный человек, и массовые убийства не приводят меня в восторг. Этими фильмами, какие бы они ни были: наивные, пафосные, сентиментальные или пропагандистские, — я утоляю жажду настоящего. Там все всерьез. “Взаправду”, — как говорит Маруся.

А еще от военных фильмов всегда стыдно. Перед этими ребятами (младше меня), которые шли на смерть без веры в будущую жизнь, с одной лишь надеждой, что их внуки будут счастливы. Стыдно, что я несчастлив. Из-за маловажных, в сущности, вещей.

После “Белорусского вокзала” не выдержал и спустился в магазин. Хотя обещал себе не пить. По крайней мере сейчас. Вернулся с двумя бутылками под мышкой. Сосед, куривший на крыльце, проводил меня понимающим взглядом.

Но за весь вечер я вспомнил о ней только раз. Как она кричала: “Если тебе нравится вся эта военная дрянь, запишись контрактником в армию!” Она считала, что я тоскую по стрельбе, окопным вшам и рукопашной.

Пил, смотрел “Балладу о солдате”, думал о деде, который без вести пропал под Смоленском. О нем я знаю только по рассказам презиравшей его бабки. Она всю жизнь любила другого человека и замуж вышла назло, когда с тем поссорилась. Но война все уравняла: не вернулись оба.

Дед любил ее без памяти. Правда, иногда не выдерживал. И, ни слова не говоря, уходил на несколько дней в леса. Он и погиб так же: отправился в лес на разведку — и больше его никто не видел. Ни живым, ни мертвым.

Это и моя история. Точь-в-точь. За вычетом войны.

Мне вдруг захотелось побывать в тех местах. А поскольку я был уже достаточно пьян, то не стал долго раздумывать, а просто отнес телевизор соседу, захлопнул дверь и пошел пешком на вокзал.

Всю дорогу я пил, чокался со столбами, разговаривал с дедом и орал, что “нам нужна одна победа”. В общем, вел себя смешно и глупо, как всегда. В поезде моментально отключился. А утром с любопытством увидел за окном слово “Смоленск” на серой стене вокзала.

Погулял по городу. Кремль и хрущевки. Как везде. Наткнулся на автовокзал. Сел в первый попавшийся “пазик”, даже не узнав, куда он едет. В салоне воняло соляркой, было душно, и на каждом ухабе все внутренности подскакивали к горлу. Минут через сорок меня окончательно растрясло и замутило. Попросил водителя остановиться.

Долго шел по полю, засеянному одуванчиками. Небо было как батальное полотно. Облака громоздились друг на друга, наступали, лавировали. Смотрел, пока не затекла шея. В городе ведь нет неба.

Забрел в какую-то деревню. Присел отдохнуть. Закурил на припеке. Из покосившегося дома выглянул мужик. И, конечно же, подошел стрельнуть огоньку, хотя из нагрудного кармана у него торчала зажигалка.

Я поинтересовался, как называется деревня. Мужик сказал: “Рай” — и сплюнул в лопухи. Я решил, что это он так шутит, и переспросил.