Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2007)

(Окончание следует.)

Десятников Владимир Александрович — художник, искусствовед. Родился в 1931 году; ветеран Великой Отечественной войны. В 1965 году окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Заслуженный деятель искусств; автор ряда книг и альбомов, посвященных русскому искусству; вице-президент Международной славянской академии. В “Новом мире” выступил с очерком, посвященным знаменитому архитектору-реставратору П. Д. Барановскому (2006, № 12).

Феликс Евгеньевич Вишневский не любил, когда его называли коллекционером. Он считал себя собирателем: живопись и скульптура, гравюры и акварели, фарфор и фаянс, мебель и часы, шитье бисером и жемчугом — все привлекало его внимание. Знатоком почерков художников, стилей и самих материалов — “вещевиком”, как говорят музейные работники, он был редкостным. К нему не раз обращались музеи страны. Авторитет у него был высочайший. Ко всему прочему, Феликс Евгеньевич был мастером на все руки. Он мог починить старинные часы с боем, собрать из бронзового лома стильную люстру пушкинского времени, переплести книгу, но все-таки мастерство его как реставратора мебели заслуживает особых похвал. Здесь ему мало найдется равных. Он любил, ценил и знал особенности всех видов работ с применением разных пород дерева. Отреставрированная им мебель, украшенная мозаикой из дерева — интарсией и маркетри, вызывает восхищение посетителей в музеях-усадьбах Останкино и Кусково, в краеведческих музеях Серпухова и Дмитрова.

Из тех денег, что зарабатывал Феликс Евгеньевич, на себя он тратил минимум. Все было отдано “одной, но пламенной страсти”. Итогом собирательства Ф. Е. Вишневского явилось создание Музея В. А. Тропинина и московских художников его времени, который он подарил в 1969 году родному городу — Москве. На это ушла вся жизнь без остатка.

Мое знакомство с Ф. Е. Вишневским произошло еще в студенческие годы в залах Третьяковской галереи. Я в ту пору писал курсовую работу на тему “Портрет неизвестного. Скульптура К. Б. Растрелли”. Однажды, придя в Третьяковку пораньше, чтобы не мешать посетителям, я скрупулезно перерисовывал в тетрадь дворянский герб с постамента скульптуры. Недалеко от меня пожилой лысый мужчина, как я понял — реставратор, изучал в крупную лупу трещины красочного слоя — кракелюры — на портретах первой половины XVIII века — времени, к которому относится и скульптурный портрет работы К. Б. Растрелли. Мимо проходила старейшая сотрудница галереи С. И. Битюцкая. Мужчина почтительно поздоровался и показал ей какую-то фотографию.

— Помилуйте,— сказала Софья Иннокентьевна,— разве здесь можно что-либо разобрать? Надо бы сделать с вашей “печной заслонки” рентгенограмму.

— Портрет пока не у меня,— заметно гундося, ответил мужчина. И добавил, как-то смешно пришлепывая губами: — Игра вроде бы стоит свеч.

— Рискните, ведь чутье вас, Феликс Евгеньевич, никогда не обманывало. — И Битюцкая раскланялась.

Улучив момент, я представился моему соседу и попросил у него лупу, чтобы повнимательней рассмотреть герб на постаменте скульптуры. Мне показалось, что гравированный рисунок герба сделан неумелой рукой и разительно отличается от самого мастерски исполненного портрета.

— Этот герб пробовали расшифровать многие, — сказал Феликс Евгеньевич. — Впрочем, быть может, вы будете более удачливы.

Я рассказал о скромной задаче своего исследования. Среди искусствоведов, добавил я, существует мнение, что это портрет петровского сподвижника — генерал-фельдмаршала, сенатора Якова Брюса.

— Думаю, что эта версия не имеет достаточных оснований,— заметил Феликс Евгеньевич. — Графство Брюсу было пожаловано в 1721 году. Его герб представляет собой щит с Андреевским крестом, который вписан в центр другого щита, разделенного на четыре части. Как видите, герб на постаменте скульптуры другой. К тому же в гербе Брюса вместо перьев на шлеме изображено, как сказано в описании герба, “плечо вооруженное”.

Я был поражен памятью и эрудицией Феликса Евгеньевича. Он тут же продиктовал мне список трудов по русской геральдике В. К. Лукомского и рекомендовал внимательно изучить “Подробный словарь русских гравированных портретов” Д. А. Ровинского в четырех томах, вышедший в 1887 году.

— Портрет этого вельможи работы К. Б. Растрелли,— продолжал Вишневский,— ранее был в галерее О. И. и Л. Л. Зубаловых. В 1924 году он поступил в Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина, а оттуда — в Третьяковскую галерею. В 1939 году портрет экспонировался на ретроспективной выставке в Государственном Эрмитаже. Я творчеством Растрелли специально не занимался, — закончил Вишневский. — Если у меня появятся какие-то новые данные, непременно поставлю вас в известность.

Мы обменялись телефонами.

— Простите,— полюбопытствовал я,— а не родственник ли вы тех Вишневских, на заводе которых отливали для Москвы памятник хирургу Пирогову?

— И не только Пирогову, но и Гоголю,— с гордостью ответил Феликс Евгеньевич.— Жаль только, что памятник этот перенесли.

Из рассказа Ф. Е. Вишневского я узнал, что гениальная скульптура Н. А. Андреева в свое время не понравилась Сталину, ездившему мимо нее на дачу в Кунцево. Дескать, мрачный писатель получился. На Гоголевском бульваре поставили новый, столпообразный монумент, а мировой шедевр убрали с глаз долой во двор дома на Суворовском бульваре, где жил и умер писатель.

Как только Феликс Евгеньевич закончил свою работу у портретов А. П. Антропова и И. П. Аргунова, я попросил разрешения проводить его. Пока мы шли залами галереи, Феликс Евгеньевич рассказал, что у него есть на примете живописный портрет, похожий “по возрасту” и письму на работу И. П. Аргунова. В годы войны этот портрет висел у хозяев рядом с трубой буржуйки, отчего основательно прокоптился. Так как покрывной лак спекся и стал непроницаемым, трудно даже предположить, кто изображен на портрете. Единственное, что хорошо сохранилось, — это узкая полосочка портрета, которая была под рамой. Вот она-то и подсказала Ф. Е. Вишневскому, что покупка может быть удачной. Едва ли не все девяносто процентов своих покупок, как рассказал Феликс Евгеньевич, он совершал именно в тех случаях, когда исход дела был непредсказуем — то ли это действительно шедевр, то ли просто “печная заслонка”. В самом процессе выявления на “свет божий” произведения искусства и состояла, если можно так выразиться, главная страсть Ф. Е. Вишневского-собирателя.

Здесь уместно сказать, что Феликс Евгеньевич обладал поистине гениальной интуицией. Конечно, огромную роль сыграло то, что он родился и вырос в семье, где ценили и понимали искусство. Его отец, Евгений Феликсович, в 20-е годы работал в Коллегии по делам музеев и охраны памятников старины. В 1919 году в отдел по охране памятников пришел и семнадцатилетний Феликс Евгеньевич. К тому времени он был уже собирателем со стажем. В его коллекции были живопись, графика, прикладное искусство. Художественного или искусствоведческого образования Ф. Е. Вишневский не получил. Как ни крути, а в прошлом его отец был хотя и не очень богатым, но хозяином бронзолитейного завода. С такой родословной в 20-е годы трудно было поступить в университет. К тому же в конце 20 — 30-х годах за Феликсом Евгеньевичем был негласный надзор. Его собрание несколько раз арестовывалось.