Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2005)

Чем больше живешь, чем больше теряешь близких, тем лучше чувствуешь, что после них остается: жест, случайно рассказанный анекдот, строчка…

Иначе — цитата. Я набит цитатами из Салтыкова, его строчками много больше, чем чьими бы то ни было другими, я вставляю их в свою речь на каждом шагу…

Не поите меня пивом, я ведь рыцарь.

Мне ведь пьяному не вспрыгнуть на коня…

Я памятник архитектуры, стою без крыши и креста…

Укроп, сельдерей и маленький крест деревянный

На могиле моей проросли…

Не говори с водою о любви.

Ей не до нас, она бежит по трубам…

Воспоминания нагрянули: три пирожных на рояли…

Вымойте пол у себя на душе валерьянкой.

В чистую водку поставьте лиловый цветок…

И корабли вернутся из-за Полюса…

И будут танцевать молоденькие мичманы…

Меня тут же окликают: откуда это? Я начинаю рассказывать, собеседник скучнеет: не знаю, не слышал. Будто в этом все дело. Чем темнее человек, тем больше он все знает. Ряды признанных всегда сомкнуты: на первый-второй рассчитайсь!.. По сути, любая похвала есть игра на понижение — вот так хорошо, и хватит. Кто поругивает, вопреки собственному желанию, подталкивает вперед. Так и замрешь посередине (вот и механизм критики: воспитание посредственности).

Мало хорошо написать — надо обрести судьбу. Судьба Сергея Салтыкова в непризнании. “Меня будут читать в 1929 году”, — сказал Стендаль и как в воду сквозь столетие глядел. “Таланты? Заслуги? Достоинства? — пустое! Надо только принадлежать к какой-нибудь клике”, — сказал он же.

“А беки — лысые — стояли…”

Откуда это? Идет чемпионат Европы по футболу 2004 года, а я твержу эту бессмысленную фразу. Те, кто помнит, что такое бек и хавбек, почти вымерли. Салтыков! Вот с кем бы я сейчас смотрел под пивко великий матч Англия — Португалия… Выходит, с ним было легче любить жизнь.

Однажды он обиделся на мои размышления о прихотях признания: “Ты думаешь, мне недоплатили? Я получил сполна — любовью”.

“Не плачь, не плачь, все как-нибудь устроится…”

Это первая публикация Сергея Салтыкова (посмертная).

Андрей БИТОВ.

* *

*

Приедешь на юг, окунешься в лазурь,

Там стадо медуз, побелевших от бурь,

Коснутся руки и коснутся груди,

То души умерших, ты их не гони.

И снег на вершине, и шмель на цветке,

И водка в графине, и рама в окне

Оставлены теми, что жили до нас.

Ты их не гони, они с нами сейчас.

Разводы на мраморе — песни любви,

Кому-то пропетые в давние дни.

И серые грифы, и чистый топаз

Оставлены здесь, чтобы жить среди нас.

Примешь душ, и скроются кошмары

Вместе с пылью каменистых берегов.

Ночь проспишь, а утром звон гитары

Снова тебя к морю позовет…

Приедешь на юг, окунешься в лазурь…

1965.

* *

*

Андрею Битову.

Сашка пил да иконы писал.

Ну, не пьяный… проспится и пишет.

А кто глянет, тот видит Христа.

Да не токмо что видит — слышит.

Он иконы свои торговать не давал.

То отдаст детворе, то поставит в лесу на березе.

Раз Никола Угодник в седой бороде

До весны у колодца стоял на морозе.

Сашка с Анной своею в еловых гробах

Половодьем проплыли, аккурат когда рушили церковь.

Комиссары в колонию отправили ихних ребят.

Долго выла собака за запертой дверью.

Раз на Яблочный Спас за лозою пошли

И в орешнике видим — икона:

Наш Андрей Первозванный верстах так в шести

От сгоревшего Сашкина дома.

С той поры мы по праздникам ходим туда

И святить куличи, и крестить, и своих поминаем…

Даже днем над тем местом сияет звезда.

Хоть метели и дождики тоже бывают.

Апрель 1987.

* *

*

Укроп, сельдерей и маленький крест деревянный

На могиле моей проросли,

Отжурчала вода, спотыкаясь о белые камни,

И слились в половодье озорные потоки весны.

Вымойте пол у себя на душе валерьянкой.

В чистую водку поставьте лиловый цветок.

И посмотрите, как с солнцем играет в орлянку

Еще не нагретый чистый весенний поток.

Разговор с палачом

Возьми, палач, на память эту пуговку,

На ней следы двуглавого орла.

Потом снесешь ее в торгсин на Чудовку

И выпьешь кислого вина.

Хмель уберет цветною позолотою

Твой притюремный серый сад,

И ласточки моцартовскими нотами

Напишут царский вензель в небесах.

Мне Бог помог улыбкой встретить плаху.

Не плачь, палач, ты должен мне сказать:

Куда возьмут мою в крови рубаху

И хватит ли ума не трогать мать.

Мать будет жить в окладе фотографий.

Рубаху в Яузе студеной сполоснут.

И с горстью васильков в твоей дырявой шляпе

Ко дню рожденья ей пришлют.

* *

*

В далеком городе, где все чему-то рады,

Где задранным мостом изломан горизонт,

Мне одиночества ночную колоннаду

Разрушила любовь, печальная, как сон.

И крики петуха, и искры водопада,

И брошенный бокал, и запах спелой ржи

Услышал снова я, и то была награда

За муки — снова жить, в обмен твоей любви.

И запертый ларец желаний непристойных

С поклоном поясным тебе я протяну.

Над тихою водой в молчании спокойном

Услышать можешь ты, как я тебя люблю.

Дядя

Я дядю своего люблю.

Он может управлять аэропланом,

И делать в небе мертвую петлю,

И в белых брюках драться с хулиганом.

Когда меня он на руки берет,

Целует шею острыми усами,

Я думаю, что я сама — пилот,

Скачу и прыгаю под небесами.

Очарованье дорогих сигар.

Цветной бульвар и экзерсис на скрипке.

И смертный приговор, как Божий дар,

И оправданье мировой ошибки.

Коробка из-под старых леденцов,

Стрела, мелькнувшая в листве густого клена, —

Все, что осталось нам от дедов и отцов,

А мир вокруг такой еще зеленый.

* *

*

Приходи, мой любимый, вовремя,