Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)

Потом мужичонка высунулся в окно, остудить повинную голову. Но свежий ветер вновь раздул в нем пожар протеста. Увидев Никиту, жертва бытового террора заголосила с новым вдохновением:

— Парень! Эй, парень! Слушай мой завет! НИКОГДА НЕ ЖЕНИСЬ!!!

Могучая десница схватила бунтаря за шиворот, оторвала от подоконника и швырнула обратно в лоно семьи. Окно захлопнулось. Из темноты вышел бледный Алеша с ключами.

— Что, дверь выломал? — зевнула Эля.

— Н-н-нет, п-п-по трубе з-з-залез в-в-в окно.

— Упал, что ли?

— Н-н-нет.

— Тогда чего заикаешься? Тоже мне подвиг — на второй этаж забраться! — Эля презрительно пожала плечами и пошла домой спать.

Никита посмотрел на окно. На водосточную трубу. На тихого программиста, который в школе все десять лет был освобожден от физкультуры. И молча пожал Алеше руку. Пока Эля не видела.

9

Эля сказала: “Мне надоели твои трагические саги. Расскажи наконец хоть одну хорошую историю про Россию. Или нет таких? А здесь вообще когда-нибудь, при каком-нибудь царе Горохе, бывало хорошо?”

Юнкер сказал: “Надо купить четыреста шариков, наполнить их гелием. А потом привязать к ним какого-нибудь особенно вредного депутата и запустить в небо. Пусть полетает. Подумает о своем поведении. Главное, обвинить ни в чем нельзя. Все вполне безопасно. Шарики будут постепенно сдуваться, а депутат мягко опускаться на родные просторы, в объятия благодарных избирателей”.

Яся сказала: “На выставке „Бубновый валет” я видела картину: человек в черном, с красно-белой повязкой на рукаве, а вокруг головы — светящийся круг. Похоже на икону. И я подумала, а вдруг через сто лет политзаключенных нацболов причислят к лику святых?! Как Николая Второго — тоже ведь никто из современников не мог предположить. Представь, святые великомученики Абель и Лимонов!”

Царь Николай Первый сказал: “Я признаю, что деспотизм — суть моего правления. Но это соответствует национальному духу”.

Директор книжного издательства Коромыслов сказал: “Я не понимаю, почему молодежь так любит разговаривать. Меньше слов — больше дела. Достань оружие и замочи парочку фээсбэшников. А потом — сам застрелись. Это и есть революция, сынок!”

Блаженный хиппи в метро сказал: “Какая цензура? А как же свобода слова и демократия? Вы что-то путаете, мы живем в цивилизованной европейской стране. Осталось только легализовать марихуану, и все будет совсем замечательно!”

Толстая тетка на вокзале сказала мальчику-попрошайке: “Зачем деньги клянчишь? Большой уже! Воровать пора!”

Депутат Алексей Островский сказал: “Народ не интересует отмена льгот. Его интересует только прогноз погоды. Об этом и надо думать, об усовершенствовании Гидрометцентра, а не монетизацию обсуждать”.

Пушкин сказал: “Черт догадал меня родиться в России с душою и с талантом!”

10

Яся была магнитом для всевозможных маньяков, умалишенных и извращенцев. Они летели на нее как мухи на мед. Если где-нибудь случался маньяк, то из всех людей он безошибочно вычислял именно Ясю. И именно к ней шел с рассказами об огненных шарах, читающих его мысли, или об инопланетянах, которые используют людей как биологические скафандры.

Яся убогих жалела и слушала. А потом не знала, куда от них деться, ибо маньяки, как известно, существа крайне навязчивые.

Самый колоритный Ясин маньяк имел прозвище Тремор и состоял в комсомоле. Комсомолец был абсолютно седым, хотя и не очень старым. Правда, из комсомольского возраста он все равно уже вышел. Тремору было тридцать пять.

Яся увидела его на каком-то антиамериканском митинге. Комсомольский маньяк сжигал чучело Джорджа Буша. При этом у Тремора было такое лицо, будто он сжигает не тряпичную куклу, а живого президента вражеской державы. А Буш дергается, скулит и молит о пощаде.

Тут каратель увидел Ясю, выронил недогоревшего Буша и бросился к ней, рассекая толпу маленьких нацболов и красных старичков, как ледокол “Красин”.

Добравшись до Яси, маньяк упал на колени (поскользнулся) и, трясясь всеми членами (отсюда прозвище), сказал: “Сестренка! Я ждал тебя всю жизнь! Пойдем, я тебе во всем покаюсь!”

И сердобольная Яся пошла. С тех пор главным интересом ее неспокойной жизни надолго стало избавление от маньяка.

Тремор ходил за ней по пятам. Ночевал в подъезде, нес караул на крыльце универа. Куда бы Яся ни пошла, он следовал в некотором отдалении, громко скрипя зубами и сверля Ясину спину взглядом, который требовал немедленного вмешательства психиатра. Ясины друзья время от времени замечали хвост и выражали обеспокоенность. А Яся беззаботно отмахивалась:

— А, это мой личный маньяк! Он неопасный!

Когда Яся оставалась одна, деликатный Тремор догонял ее, чтобы открыть “сестренке” очередную горькую страницу своей биографии. Чаще всего истории были про “друганов” Тремора, которые все, как один, уже погибли, точнее, по меткому его выражению, “отдуплетились”.

Однажды Тремор, находясь в лирическом состоянии духа, затащил Ясю на кладбище, где лежали все “отдуплетившиеся друганы”. И целый день водил ее между могилами и выл душещипательные песни из репертуара Михаила Круга. Про то, что “все кореша откинулись, а я один остался”. Яся пыталась спастись бегством, но Тремор крепко держал ее за руку.

Когда стемнело, Тремор развел костер на обочине федеральной трассы, усадил Ясю на гнилое бревно и поведал ей о том, как хорошо было в Советском Союзе. Со слов ностальгирующего комсомольца выходило, что в Советском Союзе было хорошо исключительно потому, что все “друганы”, промышлявшие гоп-стопом, тогда еще были живы и каждый день сообща выпивали водку за 3 рубля 62 копейки в “капельнице” на углу проспекта Ленина и улицы 25 Октября…

Но события очень быстро приняли менее идиллический оборот. Тремор вознамерился жениться на Ясе. Свадьбу он планировал устроить 7 ноября, под транспарантами и бархатными обкомовскими знаменами. Тремор больше не называл Ясю “сестренкой” и изводил ее своеобразными просьбами, которые должны были показать всю силу и глубину его комсомольской страсти.

— Ты только прикажи, и я прыгну с этого моста! — говорил Тремор, тараща свои безумные голубые очи.

Яся не хотела, чтобы Тремор прыгал с моста, так как было уже холодно.

— Ты только намекни, кто тебя обижает, я их заставлю пешню сожрать! — Тремор возбуждался еще сильнее и со всех ног бросался домой, где в чулане хранилась та самая зловещая пешня. Потому что Яся не знала, как выглядит пешня, и наивно думала, что это отравленная пшенная каша. Пешня оказывалась большой железной палкой, которой рыбаки прорубают лед. “Сожрать” пешню было очень трудно и, наверное, очень больно. Яся не хотела, чтобы кого-то постигла эта участь.