Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)

Владимир Бондаренко. Элегическое простодушие Коли Дмитриева. — “День литературы”, 2005, № 9, сентябрь .

“Владимир Славецкий прав: тихо и неприметно, но Николай Дмитриев вел своих сверстников в русло русского золотого поэтического века, как бы не замечая ни критиков, прошедших мимо него (увы, даже Вадим Кожинов не обратил на него свое внимание), ни литературных начальников, проповедующих большой советский стиль, ни модных поэтов-шестидесятников…”

См. также: Владимир Бондаренко, “Славянский подвой к тюркскому дичку” — “День и ночь”, Красноярск, 2005, № 7-8, июль — август ; о Равиле Бухараеве .

Владимир Бондаренко. Такова жизнь, даже египетская. — “Литературная Россия”, 2005, № 41, 14 октября.

“И оказывается, что даже роман о Древнем Египте, написанный нашим соотечественником, ближе русскому сердцу и стилем своим, и выбором сюжета, и своими героями, нежели такой же исторический роман западного автора”. Речь идет о романе Михаила Попова “Обреченный царевич”.

Андрей Борцов. Русские. — “Спецназ России”, 2005, № 9, 10 .

“Из того, что биологи не могут дать исчерпывающего определения жизни, еще не следует, что жизни как таковой не существует. <���…> Как говорил Имре Лакатос: „Ученые разбираются в гносеологии, как рыба в воде” — постоянно используют ее в жизни, но не могут сформулировать основы и принципы „водности”. Так и русский человек во времени и пространстве конкретно ощущает, чувствует русский народ, и ему нет нужды доказывать кому-либо его существование”.

Сергей Бочаров. Большой человек, собеседник великих. Погиб Александр Чудаков. — “Новая газета”, 2005, № 74, 6 октября .

“Александр Павлович чувствовал себя человеком академическим и хотел держать традицию не только отцов — филологических дедов. Он на них равнялся в собственной филологии, он разговаривал с ними годами и разговоры эти за ними записывал. Есть книга, которую мало кто видел, — она отпечатана в Сеуле, когда А. П. там несколько лет преподавал, в количестве 10 экземпляров — „Слушаю. Учусь. Спрашиваю. Три мемуара”. Разговоры с Бонди, В. В. Виноградовым и Виктором Шкловским, которые шли на протяжении многих лет и записывались в тот же день. Разговоры, населенные людьми и событиями за полвека — с 20-х до 70-х годов. Своей пытливой активностью А. П. связывал эпохи. Последнее дело, которое он не успел совершить-завершить, — мемуарная книга таких разговоров. Сверх имен, уже названных, — с М. М. Бахтиным и Лидией Гинзбург. Не успел, как хотел, но сеульская книжка есть, и она должна быть переиздана в количестве, большем десяти экземпляров. Не успел — странно это сказать, когда две недели назад говорили с ним весело об онегинском „бобровом воротнике”. А. П. написал о нем исследование по случаю нового замысла — тотального, как он его называл, комментария к „Евгению Онегину” (курс лекций на эту тему он несколько лет читал). Все мы (почти) „предполагаем жить” и легкомысленно не собираемся умирать — А. П. как будто был таким в особенной степени. Какая-то бодрая, можно даже рискнуть сказать — оптимистическая нота его отличала, с постоянной настроенностью на новое дело, — и гибель его в сознание не умещается”.

Cм. также: “Александр Павлович прожил счастливую и красивую жизнь. Он мог бы сделать еще очень много, но и для того, что им было сделано, недостаточно обычных слов. Его жизнь и личность больше, чем весомый вклад в науку или литературу. Русский интеллигент, ученый с мировым именем, больше всего любивший работать на земле, он был неотделим от России, ее истории, ее судьбы — и без Александра Павловича Чудакова труднее будет жить не только тем, кто его знал и любил”, — пишет Андрей Немзер (“Памяти Александра Чудакова” — “Время новостей”, 2005, № 184, 5 октября ).

Михаил Бударагин. Невидимая интеллигенция. — “Русский Журнал”, 2005, 26 сентября .

“На деле оказалось так, что интеллигенция настоящая (попробуем наконец дать внятное определение: люди, занимающиеся умственным трудом, умеющие и не чуждающиеся при этом труда физического и не причисляющие себя ни к одному из существующих „идейных лагерей” ) лишена голоса. Она лишена голоса именно потому, что „умственный труд” мало чем отличается от труда физического по затратам сил. На „публичное выражение своей позиции” просто не остается времени. Сотни тысяч учителей, врачей, ученых — это и есть настоящая, живая, русская интеллигенция, которая далека от споров вокруг „будущего России” и „проблемы 2008”. Просто некогда. Просто работа, дети, семья. Просто история существует до тех пор, пока сотни тысяч забитых и униженных людей, о которых вспоминают только их близкие, наполняют пространство и время действительным содержанием, а не километрами пустопорожних слов”.

Хаким Булибеков. “Выше Поэта никого нет!” Беседовала Лиля Калаус. — “Книголюб”. Казахстанское книжное обозрение. Главный редактор Лиля Калаус. Алматы, 2005, № 7-8 .

“Когда меня спрашивают о моей национальности, то я говорю, что я — евразиец. Я успокоил себя тем, что русский язык когда-то был на семьдесят процентов тюркским. И я разговариваю и пишу на современном латинизированном и англизированном тюркском языке, которым и является, по сути, русский язык на сегодня”.

Дмитрий Быков. Газонокосилка и еврейский вопрос. Беседовал Ян Шенкман. — “НГ Ex libris”, 2005, № 37, 6 октября.

“А по-человечески Пастернак мне симпатичен тем, что пошел поперек сразу двух российских традиций. Первая традиция: поэт обязан быть поперек власти и лояльность для него — самый страшный путь. Соблазн лояльности — действительно очень страшный соблазн. Но прежде, чем отвергать этот путь, надо его пройти до конца. „Пусть потом не говорят, что мне не предлагали”. Отказ от любого сотрудничества с государством только за то, что оно государство, мне неприятен. А вторая традиция гласит, что русский поэт не имеет права быть счастливым. Пастернак, пишет Лидия Гинзбург, потому и вызывает раздражение, что счастлив в дисгармонии, счастлив в несчастье. <���…> Уже есть договоренность с „ЖЗЛ” о том, чтобы продолжить наше сотрудничество. И даже более или менее ясно, кто будет моим следующим героем. Видимо, Окуджава. Есть и другие варианты: Твардовский, Слуцкий… Но Окуджава мне интереснее, как фигура для эпохи во всех отношениях ключевая”.

См также: “<���…> книга осталась единственным видом печатной продукции, где внешняя и внутренняя цензура пока еще что-то позволяют. <���…> В телевизионной и бумажной журналистике этого уже нет, а в Интернете и в книгах пока можно”, — говорит Дмитрий Быков в беседе с Марией Кингисепп (“Мне жалко всех и вся” — “Время читать”, Санкт-Петербург, 2005, № 2, сентябрь); см. эту беседу также на сайте “БлогСлов”: .