Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 1 2006)

А березы — провожают на ярмарку,

торопят в баньку с веничком распаленным:

просто и не накладно.

Сосны горят на солнце, под луной светятся охрой,

на заре вытягиваются багрово.

А березы бледнеют днем, сереют в ночи и на каждое слово

говорят: “День прошел — и ладно”.

Сосны благословляют на подвиги, на любовь — до гроба!

А березы твердят о том, что нужно мужество, чтобы

жить обычно, быть такой вот — обыкновенной...

Сосны перечат им: “Разве это — заслуга?”

А березы: “Надо как все, как все”...

Они не любят друг друга.

...Потому тревожно у нас даже июньской ночью благословенной.

* *

*

Я все не разберусь, никак не нарисую

жизнь эту — вроде бы она и с облаками,

и с птицами, чтоб петь ей аллилуйю:

с нежнейшим профилем, ан — с грубыми руками...

Она и с соснами, она и с колонками,

чтоб петь осанну ей, гулять с ее метелью,

следить за белками, судачить с рыбаками:

дыханьем свежая, ан голова — с похмелья.

И гость таинственный поклялся мне, что ночью

в краях диковинных и на путях пустынных

она являлась странникам воочью —

лицом прекрасная, да на ногах козлиных.

Высокопарная, ан блудная в ухмылке,

высоколобая она, да с низким задом,

с копной роскошною, но с плешью на затылке,

с засахаренным яблочком и ядом...

Не потому ли посредине пира

вдруг сердце падает, а в нищете суровой

так петь запросится, из города и мира

задирижировать, как в яме оркестровой?

Вопреки ожиданию старшего лейтенанта Василия Корнеева, за ужином в день его приезда отец, мать и сестра выглядели печальными. Радость от встречи, когда Василий только показался в дверях в военном мундире, с дорожной сумкой в руках, сменилась неясной приглушенной тревогой. Василий видел, как, тяжело вздыхая, его близкие медленно склоняли головы к своим худым, сцепленным пальцам, не боясь выдать своей грусти, открытые ей и готовые смириться с нею.

Не зная, что и думать, Василий заговорить не решался, но готов был, по обыкновению, поддержать разговор. С доброй улыбкой оглядывая родных, он хотел ободрить их и рассказать что-нибудь веселое.

“Да, ободрить их! — подумал Василий. — Старичков моих… Случай с этим… с Антюховым! Или Карповым… Да хотя бы…”

— Хорошо доехал? — спросил отец, прервав размышления сына. — Как дорога? Все хорошо?

— Нормально! — кивнул Василий, обрадовавшись разговору. — Как обычно… С боку на бок! И спишь, и не спишь… Лежишь на верхней полке и думаешь, как хорошо, что домой едешь! Домой! — повторил Василий гордо. — Домой! Перед глазами вокзал стоит, туман на перроне, пассажиры… В общем… — вздохнул Василий. — С боку на бок!

— Значит, не выспался? — поспешила с вопросом мать. — Устал?

— Да не-е-ет! Я в порядке! — ответил Василий. — В норме!

— Кружочки под глазами… — тихо заметила сестра.

— Да, — согласилась с ней мать, вглядевшись в сына внимательней. — Что-то есть…

— Да я в порядке! В порядке! — сказал Василий. — Дорога же… Лягу пораньше… Высплюсь… И как огурчик!

Немного помолчали.

— Как дела в части? — спросила мать.

— Без происшествий? — поинтересовался отец.

— Боевая обстановка! — все так же бодро ответил Василий. — Весело!

— Весело… — повторила мать, устало прикрыв глаза. — Ну дай-то бог… Дай-то бог… Если весело…

— Квасов, наш комбат, сказал, что я далеко пойду, — негромко сказал Василий. — Считай, рота моя… А там и капитан на подходе! Полгода, год… Никаких вопросов!

Следом Василий сообщил, что, к своему удивлению, прибавил в росте и уже сейчас в нем — только подумать! — все сто восемьдесят боевых сантиметров!

— Спасибо пшеночке! — хохотнул Василий, расправив свои широкие плечи. — Го-оры кашки! Го-о-оры!!

Василий развел руки в стороны и, согнув их в локтях, продемонстрировал скрытые обмундированием очертания мышц.

— Сорок пять! — отрапортовал он, покосившись на пучки двуглавой. — Левая, конечно, слабей… Но на то она и левая! Едим-то мы правой! Правильно? А чтобы ложку не выронить — укрепляем сухожилия! Стараемся! Способы разные… Для своего здоровья-то… Гантельками! Гирьками! На турничке…

— Молодец, сынок, — похвалила мать.

— А как на турничке? — просиял Василий. — А вот каким образом…

И, подмигнув присутствующим, он обрисовал в деталях, как в пример солдатам и офицерам крутит на перекладине и колесо, и подъем с переворотом и как в легкую раскладывает в борьбе на руках каждого из своего взвода! Роты!!

— На брусьях еще…

— Молодец, — тихо сказала мать.

— Гордимся тобой… — сказал отец.

— Да, — согласилась с ним мать. — Ты должен знать, сынок…

— Марш-броски…

— Всегда гордились и… будем…

— Некогда грустить! — ободряюще сказал Василий. — Некогда!

— Молодец, молодец… — кивнул отец, глядя на свои руки.

— Какой у тебя старший брат! — с некоторой дрожью в голосе обратилась мать к дочери. — Какой защитник!

— Да. Сильный… — ответила та.

— И бегает, и прыгает, и стреляет… Ничего не боится! Какой молодец! Да?

— Да.

Старший лейтенант улыбнулся.

Однако он чувствовал, что его слова никого не обрадовали и не успокоили, а, напротив, усилили невесть какие опасения и предчувствия. Будто, без стеснения заявляя о сноровке и храбро подчеркивая свои лучшие качества, он только расстраивал и отца, и мать, и сестру. Они то и дело молча переглядывались друг с другом и поднимали на него глаза лишь затем, чтобы тотчас опустить, придерживая — возможно ли такое?! — свои слова, точно в них, простых и понятных, скрывалась тайна и благодаря им могла открыться.

Немного помолчали.

— Мы только хотим… — проговорил отец с некоторой усталостью в голосе. — Хотим… Чтобы наш сынок… наш сын… был очень внимательным… Ты внимателен? — спросил отец более твердо. — Там, на стрельбах? На карауле?

— На стрельбах? — переспросил Василий, удивленно вскинув брови. — А что на стрельбах?

— Ты внимателен?

— На стрельбах?

— Там, там…

— Да вроде бы…

— А на карауле? Ты внимателен?

— Следуем уставу… — ответил Василий, не зная, что еще сказать.

— Ой, приказывай! Ой, приказывай, сынок! — вдруг запричитала мать, побледнев. — За солдатиками — глаз да глаз! Ни мамой, ни папой к армии не приучены! Ничего не знают! Ничего не могут! Ни мамой, ни папой… Ой-ой… Ой, приказывай!