Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2007)

В печи зажаренный…

И вот он — без движенья.

Уже не существо,

и на куски его

Рвут гости званые…

Хищника моря,

им же самим сотворенного,

Выдаст Бог человеку.

Смоковница

На Голгофе агония

так не страшна, вероятно,

Как глубокая скорбь

оттого, что Господь не помог,

Рать свою не послал

в помощь Сыну, когда тот вступал

В Дом Отца своего

и оттуда ничтожных менял

Выгнал в гневе великом.

И отлично, что выгнал,

но разве того Он желал!

А душа как смоковница,

та, на дороге, за городом:

Говорливые листья,

а смокв… (Они раньше листвы

На ветвях появляются.)

Смокв нет — бесплодна…

Так и Царство желанное…

Не настало… Не время, наверно…

Что ж… Руби этот ствол

и в огонь эти сучья без смокв

Брось… Легче будет.

* *

*

Светом отчаянья

можно назвать тот нечаянный

Свет в бесславье, в бессилье,

В униженье и боли

распятья голгофского свет.

Так же высок он, как тот,

озаряющий нас с высоты фаворской,

Так же велик он,

но только внезапен, слепящ

И лишь миг существует.

Апокриф об Иуде

Нет, не повесился я,

а искупить попытался

Грех свой черный,

измену свою слову новому.

Видит Бог — я не думал,

что Он будет унижен, казнен.

Знает Бог — я не думал

о распятии крестном, а думал,

Будет суд здравомудр

и присудит к изгнанью за бунт

Против отчих законов…

К изгнанью в пустыню всего лишь.

Да, не повесился я,

а бежал далеко, в страны дальние

Мысль Его проповедовать,

о спасенье грядущем поведать,

О взыскуемом Царстве,

где будет прощен (не оправдан!)

Каин древний

и я, вероятно, наверно…

2006.

* *

*

В ночь алмазно-морозную

в хлеву неприютном скоты

Видя свет от звезды,

говорят о Христе новорбожденном,

О спасенье возможном,

о том, что Хозяина нож

Больше в них не вонзится.

Код да Винчи

Ну и что там да Винчи

Закодировал?

Собственную сексуальность?

Ненормальность Христа?

Или брак его тайный, скрываемый?

Низшую истину,

ту, что когда-то отверг

Наш Господь, проповедуя

Высшую истину.

* *

*

“Я счастлива”, — сказала ты тогда

В лесу февральском,

на прогулке лыжной.

Прошли года — потом пришла беда,

И черной стала жизнь,

но и в тоске недужной

Я помнил те слова,

что ты сказала мне

У сосен солнечных

на той прогулке лыжной.

2005.

* *

*

Пел советский певец:

“Как я счастлив, что нет мне покоя”.

Вот и мне нет покоя,

и что хорошего?

Здесь порою такое

выползает из дыр и щелей.

Здесь что ни день умирает надежда-птица...

И ночами не спится,

а если заснешь под утро,

Лучший мир не приснится.

2006.

Читая Некрасова

Страсти-то, Господи, Боже мой!

Женку свою он убить собирался,

Зиму всю собирался,

а в мае — зеленый шум

Воспрепятствовал умыслу,

душу очистил от мусора.

Ну а меня шум зеленый,

Шум кленовый, березовый,

в майское небо влюбленный,

Не омоет, не вылечит.

2006.

У психотерапевта

“ Сбрось, — сказал мне целитель, —

скинь со спины крест незримый.

Он, железобетонный,

тебя пригибает к земле.

И теперь только мусор земли видишь ты,

А цветы полевые померкли,

и свет померк

Что ж… Ты сам себя вверг

в морок черный, долгий.

Сбрось свой крест.

Он тебе не по силам, поверь”.

Знаю сам — не по силам,

но и скинуть его — нету сил,

Да и тело привыкло…

2006.

* *

*

Утром вместо молитвы:

Господи, если Ты есть,

Если Ты меня слышишь

и знаешь, что рабская лесть

Простирание ниц,

лбом — в пол церковный,

Униженье себя — не по мне…

И неужто Тебе нужно это?

Мы — Твои сыновья, Твои дочери —

в нас — кванты Света

Твоего зарождаются…

Так помоги и спаси…

2006.

Костюков Леонид Владимирович родился в 1959 году в Москве. Окончил мехмат МГУ им. М. В. Ломоносова и Литературный институт им. А. М. Горького. Прозаик, критик, автор книг “Великая страна” (М., 2002), “Просьба освободить вагоны” (М., 2005). Лауреат премии “Улов” (2000). Живет в Москве. В “Новом мире” печатается впервые.

…Она сама и тень и свет…

Арс. Тарковский.

Глава 1

Я берусь за перо

Видит Бог, я хотел избежать мемуаров, потому что мне всегда претила

легкая банальность, заложенная в самых основах этого жанра. Есть ли смысл в том, чтобы вспоминать родовую усадьбу, впоследствии успешно реквизированную комбедом? Колеблющиеся ветви вишни против солнечного света — то цветущие, то отягощенные крупными ягодами… Хозяйственную Петровну, в семнадцатом сокрушавшуюся оттого, что погиб годовой запас сала, — и невозможно было вразумить ее, что погибает нечто большее... Едкий паровозный дым, стелющийся над холодной топкой равниной; напряженную легавую, чутье которой оскорбляет этот дым; тяжело и низко, как будто через силу летящих уток, легчайший иней на траве — стоит ли вспоминать?

Но что поделать, если память не спрашивает своего хозяина, да и кто кем владеет, в конце концов? И дело, конечно, не в том, что прилавки (нынче их именуют стеллажи ) завалены воспоминаниями самозванцев, еле заставших Первую мировую, а Государя Императора видавших исключительно на картинке в учебнике. Просто многое, как говорила Аня Ахматова, хочет быть высказано моими дряхлыми связками, ибо не находит других.