Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2011)

Елена Кириллова. Свободная гавань русского футуризма. Белый генерал дальневосточной поэзии Юрий Галич. — “Дальний Восток”, Хабаровск, 2011, № 1 .

Об авторе известной песни “Поручик Голицын” Г. И. Галиче-Гончаренко (1877 — 1940). В стихах своих он последовательно подражал всем — от Северянина и Бальмонта до Гумилева и Блока. Арсений Несмелов шутливо вспоминал его поэтические уроки. Судя по всему, от него осталась интересная “военная проза”. Дни генерала Галича окончились в Литве, когда туда вошли советские: после допроса в НКВД шестидесятитрехлетний Юрий Галич вернулся домой и повесился.

Последний текст номера — душераздирающий рассказ Владислава Гусарова о бунте уголовных заключенных на грузовом корабле “Витебск” в 1969 году.

Владимир Козлов. От идиллии к гимну сквозь сплетни и аллегории. Олеся Николаева. — “Вопросы литературы”, 2010, № 6, ноябрь-декабрь.

“В мире Олеси Николаевой почти нет чистых жанров. В ее стихах едва ли не более всего интересны примеры, когда одни жанры развязывают язык другим. В таких случаях стихи Николаевой можно без боязни называть неподражаемыми. В частности, сочетание идиллического ощущения „своего” пространства, гимнического восторга перед Творцом, новеллистической повествовательности и притчевой аллегоричности дает уникальный тип стихотворений, который можно окрестить сценками из жизни аллегорий. Такой жанр тоже имеет средневековый исток в сочетании иллюстративного и отвлеченного — exemplum. Истории о людях у Николаевой бывают весьма остроумны, но когда поэт вдруг со всей подробностью бытовых деталей излагает судьбу неких одетых в плоть сущностей, тогда читатель понимает: он столкнулся с тем, что действительно ново. У сплетни обнаруживается потрясающий стилистический и культурный потенциал — если обрушивать его не на человека, а на, так сказать, высшие силы”.

Иерей Сергий Круглов. Всегда ли надо умереть, чтобы стать мучеником? — “Нескучный сад”, 2011, № 1.

“Мучения от мира сего, имеющие целью заставить человека отказаться от Христа, от Его правды и Его любви, от веры в Него, есть и сейчас. Они принимают совсем не такие формы, к каким привыкли читатели древних патериков. Внешне мир толерантен ко всем: веруй во что хочешь, посещай храм или бордель, носи на груди крест или татуировку, ходи крестным ходом или на гей-парад — полная свобода!.. Нет кесаря на троне, нет спекулатора с мечом — но это только внешне. Всякий, кто терпит скорби от мира сего ради верности Христу и Его заповедям, — мученик. Мученик, несмотря на то что не имеет порой той радости, с которой шли на смерть древние мученики, на то, что уныние, страх, сомнения на грани неверия — все это терзает нас ежечасно... У каждого человека — своя мера, у древних была своя — у нас своя. Но, преодолевая собственные немощи в упорном желании как-нибудь, да не отступиться от Христа, не равный ли с древними подвиг мы совершаем?

Тысячи повседневных ситуаций…”

Александр Кушнер. Стихи. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2011, № 1.

...........................................

Когда б не смерть — искусство ни к чему.

В раю его и нет, я полагаю.

Искусство заговаривает тьму,

Идет над самой пропастью, по краю,

И кто бы стал мгновеньем дорожить,

Не веря в предстоящую разлуку,

Твердить строку, листочек теребить,

Сжимать в руке протянутую руку?

Алексей Левыкин. Новаторство как традиция. Беседовал Алексей Соколовский. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”), 2011, № 1 .

Нынешний директор Государственного исторического музея говорит, что из-за долгого закрытия ГИМа на реставрацию его не посетили несколько поколений школьников. “И самое страшное — его не посещали учителя. Когда я учился, поход в Исторический музей был обязателен. Пройдя определенную историческую тему, учитель вел детей в музей, потому что только здесь можно было наглядно показать археологию, древнюю историю, Средневековье, петровскую Россию”. Исчезла целая традиция.

А посвящен номер храму Василия Блаженного на Красной площади.

Литература Северной Пальмиры (опрос-анкета). — “Литературная учеба”, 2010, книга шестая .

“Неужели культурная столица России перешла на автономное существование? Что происходит сейчас на берегах Невы с поэзией, прозой, критикой?” На эти вопросы журнала отвечают 13 литературных деятелей (С. Беляков, В. Козлов, А. Рудалёв, И. Абузяров, К. Рубинский, В. Козаровецкий, Е. Погорелая, С. Арутюнов, Е. Луценко, В. Левенталь, Д. Лзюмин, Д. Колесников, А Зиневич). Четверо последних — питерцы. Публикации предшествовал опрос журнала среди “своих постоянных читателей” (в “коротком списке” — поэт Александр Кушнер, прозаик Елена Чижова, критик Виктор Топоров).

Разумеется, тут ретроспективно вспоминают и о питерской поэзии-прозе последних десятилетий и самых свежих литературных новинках. Чаще других называли А. Кушнера, В. Соснору и Г. Садулаева. Бродского вспомнили пару раз. Сергея Стратановского и Елену Шварц упомянули по разу.

…Странные все-таки порой встречаются в “ЛУ” сентенции. Вот литератор Борис Лукин в пространном критическом произведении (“О стихах, о талантах… о Поэзии, или Танцуем от печки”) горячо толкует об ангажированности, напоминает о региональных изданиях и литераторах (правильно, что напоминает). А перед тем как процитировать полностью “Россию” любимого им (и мною) Дениса Новикова (“лучше поизучать хорошенько творчество усопших”), вешает на живых и мертвых какие-то бегло-грубые ярлыки. О Солженицыне говорит мимоходом, что “кабы не гулаговские миллионы, кто бы его помнил”. О Кибирове и Гандлевском — что “абсолютно непонятно, чем два последних в своем творчестве отличаются от Ватутиной”. И что-де Борис Рыжий “будто бы ярко просиял” по чьему-то там мнению… Неловко как-то и за Лукина, и за лицо издания.

Станислав Рассадин. Один из нас. — “Знамя”, 2011, № 2.

“Поэзия Олега Хлебникова безотрадна, горька. <���…> И если Хлебников занят своими, как говорится, проблемами, комплексами ( „Жалко мать. Отца. Россию — место родины, язык. Жалко молодость и силу — жить без них я не привык”), то, не выбывая из „муравейника”, как и не подчеркивая сугубой причастности, что как раз вызывало бы подозрение в желании присоединиться, примкнуть к чужому. В этом смысле я, зная опасность такого определения, решусь назвать стихи Хлебникова народными. Правда, ныне опасность невелика: это раньше заявление „Я — поэт из народа” словно вешалось на грудь, как гордый знак отличия, превосходства, и чаще всего „человеком из народа” объявлял себя как раз человек из подворотни. В данном случае речь может идти о пресловутой „народности” как о готовности разделить общий грех „муравейника”; о мучительной неспособности вырваться из состояния опять-таки общей виноватости <...>.