Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2011)

Влекущей совершенности театра

которую любой дурак бы понял

нам не достичь без изуверства в жизни

Вот потому так горько мы и плачем

В путь, своеволье! В путь ступай прилюдный!

Зачем мы плачем? Друг и тот не понял

В дверях театра дразнит скука жизни

3

“Весь мир лежит на пляже толстой теткой

с расплывшимся мороженым в руках

А я кричу до скрежета в висках

и воздух бью тысячехвостой плеткой

Мне даже вечность кажется короткой

Мой мозг детали держат как в тисках

Пусть время бег вершит в черновиках —

а я займусь неспешною доводкой

Минуты репетиции бегут

как по скале тысяченогий спрут

Медливости моей куда деваться?

Глаза актерские меня язвят

Мои мозги пекутся и кровят

На кой мне ляд вся эта хрень оваций?”

4

И рыться в книгах скатываясь в раж

и слушать музыку и сластью слуха маяться

и притаясь следить как карандаш

по длинному стеклу крутясь катается

и зло копить на деловой замах

на бальный блеск ажурной околесицы

и вспомнить вдруг животный подлый страх

перед охвостьем обрывающейся лестницы

В моих жующих явь саднящих снах

где жизнь вот-вот скользнет и обновится

как в театральных действах и стихах

я часто висну стискивая в прах

от башенной стремянки половицу

Вот-вот со мною что-нибудь случится

5

В кафе Гюго на площади Вогезов

как хорошо под вечер съесть омлет

Отмерив трижды — только раз отрезав:

так может жить лишь тягостный эстет

Не меряя не тяготясь расчетом

я здесь люблю пригреться в уголке

разнежась на свиданье верно сотом

с эстетским диссетьемом [1] на зрачке

Здесь теснотой и суетой людской

я избываю тварное эстетство

Кто я такой без персти шутовской?

Я плачу здесь и опускаюсь в детство

6

Знаешь случается дольняя дрожь

тело трясет словно тут же помрешь

Плоти скудельность как туфелька жмет

плотным замком закрывается рот

невыносимо в футляре телесном

дальше лежать тюфяком неуместным

Чудится суть оболочку прорвет

быта отпор на ходу отобьет

7

Ты тот чья суть взыскует строгой рифмы

и жесткой формы рондо или хокку

верлибром вялым суть твою не взять

раешником простым не взять с наскока

В просторном ресторане снова сядь

мыслительные не тревожа ритмы

и взгляд свой мне в глаза до боли впяль

мучительную там распознавая

нутро мое грызущую печаль

Но я укроюсь в уголке трамвая

8

Этим трамваем мы едем и едем

в городе в городе в поле в лугах

В толк не возьмем мы блажим или бредим

не от самих ли себя мы в бегах

Выйдем с тобою на той остановке

где под землей человеческий прах

Прыгают птицы пугливы и ловки

у мертвецов в головах и в ногах

чудо являя пернатой сноровки

Здесь неуместен обыденный страх

здесь побеждает лирический клекот

Смерть не обрыв не прощанье не крах

Слышишь сорок утвердительный цокот?

Это пространство бессмертьем смердит

9

Не мальчик

отрок

отрок хитрый

сверлящий зенками малец

болтун и хохотун игрец

шалящий пред стозевой гидрой

Трамвай заполненный людьми

смотрел как ты с шальной улыбкой

болтал своею детской скрипкой

а ты возьми

и упади в открытый люк

но скрипка в зеве том застряла

и был недолог твой испуг

Тебе и ныне горя мало!

Ты словом в темя тюк да тюк!

10

Горячий бублик пышный плотный

обсыпанный мукой калач

Откуда этот страх животный?

Откуда грудь грызущий плач?

На заднем дворике стоят

две старых ссохшихся березы

Зачем остыл ослепший взгляд?

Зачем в руках сухие розы?

В Столешниковом переулке

под аркой дома номер семь

врата туда где слышен всем

вселенский шум глухой и гулкий

Быт и бессмертье! Вот соседство

которое в веках не вянет

Ко мне свои ручонки тянет

всего страшащееся детство

Ты приходи ко мне во двор

под сень берез угрюмых старых

здесь мне открылся кругозор

чудес прозрений и кошмаров

11

Кто тут дурачится?

Жертвы и каты!

Сгибла Корделия!

Шут, поспешай!

Песенкой складною дырку утраты

всласть украшай и людей устрашай!

Ну же раззявься сболтни с панталыку

брякни покрепче и расхохочись!

Здесь на театре не вяжут ни лыка

все как один!

Безглазая брысь!

12

Пространная формула смерти

твоя и ее и моя

лежит в незакрытом конверте

на самом краю бытия

Однажды насупится время

и воздух застынет как лед

и в жизнезащитной системе

безбытное дырку пробьет

Я гибельность сразу почую

но словом сказать не смогу

я буду дрожать вхолостую

топтаться как скот на снегу

Погаснет костер мирозданья

и вечность раззявит жерло

и траурный приступ рыданья

разрежет мне ум как стекло

И каждый умрет в одиночку

отправится в чаемый путь

и вечность вскрывая в рассрочку

мы сможем в себя заглянуть

Декабрь 2009 — июль 2010

ТАМАРА ЛАЗЕРСОН-РОСТОВСКАЯ

*

ЗАПИСКИ ИЗ КАУНАССКОГО ГЕТТО

Вступительная статья ПАВЛА ПОЛЯНА.

Катастрофа сквозь призму детских дневников

Но пишу и счастлива...

А. Турец

Проклинает и плачет дневник,

Ах, порой проявляет усталость...

Он души моей детской двойник,

И в нем жизнь, угасая, осталась.

Т. Лазерсон

1

Летописание, ведение дневников, фиксация внешних и внутренних событий, размышления и комментарии по их поводу — это общечеловеческий феномен, свойственный всем цивилизациям. Хроники, дневники, записные книжки — суть узлы индивидуальной и — одновременно — универсальной памяти.

Колоссальную роль играли они и в еврейской традиции, манифестируя одно из древнейших еврейских призваний, и может быть — самое важное из всех. Существенные части Ветхого и Нового заветов — пророки и Евангелия — наверное, лучшие тому примеры и доказательства.