Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2005)

Скажу, однако, что требуются чувство гордости и чувство религиозное, чтобы быть писателем вроде меня. Требуется поразительно много силы. Я не посоветовал бы юноше, не обделенному даром слова, пробовать писать так, как пишу я. Я бы посоветовал ему изучать Теодора Драйзера или Синклера Льюиса. Чем следовать моему примеру, я бы ему посоветовал пойти по стопам О. Генри или писателей, пишущих для „Друга домохозяйки”. Потому что, скажу прямо и коротко, я вовсе не писатель. С тех пор, как я стал писать, а тому лет десять, не меньше, я смеялся и смеюсь над литературными правилами. Я просто-напросто молодой человек. Пишу, потому что нет у меня другого, более пристойного и подходящего мне занятия.

Я не верю, что существуют на самом деле такие вещи, как форма поэмы, форма рассказа или романа, я считаю, что существует только человек. Все прочее — хитрости и уловки. Я пытаюсь внести в этот рассказ себя самого, вот такого вот человека. И еще землю с ее жизнью, сколько сумею. Самое большее, чего я хочу, быть честным и бесстрашным на свой лад” (“Вот он я — на земле”).

Хорошим приложением к выпущенным недавно “Вагриусом” автобиографическим запискам Шарля Азнавура (я их читал когда-то все в той же “Pro Armenia” и даже отозвался на них в приснопамятной газете “Сегодня” — душераздирающей статьей “Сладкие слезы”) стали опубликованные здесь воспоминания сестры шансонье. К написанному в 1968 году мемуару Аида Азнавур-Гарваренц поставила эпиграф из брата: “Аида — моя память” (перевод с французского Григора Джаникяна и Ирины Карумян ).

Из публицистики отмечу короткую, яркую, тревожную статью Георгия Кубатьяна “Зазор. О причинах и последствиях размежевания русской и армянской литературы” (там, кстати, есть благодарная отсылка к “Новому миру”, который в “Библиографических листках” отметил появление романа Гургена Маари “Горящие сады”).

Есть тут и маленькая, но информативная анкета на тему “Литература и вызов времени”. Ответили на нее прозаик и драматург Гурген Ханджян, критик Петрос Демирчян и прозаик Норайр Адалян. Последний, в частности, заявляет: “Я принципиально и решительно против отрицания достижений предыдущих семи десятилетий по общим соображениям: был, дескать, суровый тоталитаризм, а следовательно, ничего кроме не было. Нет. Назовем Сатану Сатаной, но вместе с тем увидим, возлюбим, восславим, оценим, сохраним Бога, который в данном случае является духовной характеристикой наших народов. <���…> Я знаю, кого из армянских писателей последних десятилетий будут читать в XXI веке. Но не думаю, что об этом следует говорить публично (нет, скажите, скажите, Норайр!.. — П. К. ). Конечно, многие станут достоянием архивов, а многие не удостоятся даже этого, что естественно для любой литературы, однако непременно найдутся писатели, которых народ, каждое новое поколение будет искать и читать, потому что не сможет жить духовной жизнью без них”.

Л. Н. Пушкарев. Досуг фронтового госпиталя. — “Вопросы истории”, 2005, № 2.

“Фольклористы давно оценили значение госпиталя как важного очага фронтового фольклора”. Ближе к победе “самой популярной темой его стали песни-раздумья на тему верности (а еще чаще неверности) оставшейся в тылу девушки. Длительная разлука с домом дала свои плоды. При этом большая часть песен возникла как отклик на известную песню М. В. Исаковского „Огонек”. Фольклористы насчитывают несколько десятков песен-откликов на это стихотворение. К концу войны все чаще стали встречаться варианты, в которых осуждалась девушка, не дождавшаяся возвращения с фронта своего милого, вышедшая замуж за „лейтенанта-интенданта”. В таком отклике описывается, как раненый боец пишет оставшейся на родине девушке о своем нарочно придуманном ранении (для того, чтобы проверить стойкость девичьего сердца). <���…> Содержание песен варьируется. В одних случаях поется, что бойца утешила и приголубила его фронтовая подруга-санитарка, вынесшая его с поля боя, а в других рассказывается, что боец нарочно написал о своем ранении, чтобы испытать оставшуюся на родине подругу, а когда узнал о ее измене, то вернулся с фронта в полном здравии: И лицо неразбитое, / И вся грудь в орденах.. / Шел походкою гордою / На обеих ногах. Итог — полное посрамление изменницы. Необыкновенно распространенными были „госпитальные” сказы на тему свидания девушки с израненным бойцом…”

Рождение партийной номенклатуры. Публикацию подготовил М. В. Зеленов. — “Вопросы истории”, 2005, № 2, 3.

Продолжается изучение аппаратной деятельности Усатого. Когда-то моя — молодая тогда — бабушка соглашалась идти с — молодым тогда — дедом на вечера ревпоэзии, только если он разрешал ей взять с собой пару чурчхел. За чтение подобной документации, конечно, надобно выдавать вязанку.

Тут пять стенограмм: от 1923 года (работа агитационно-пропагандистского и учетно-распределительного отделов) до 1929-го (о реорганизации всего аппарата ЦК в “переломное” время). Недавно повторяли “запрещенно-полочный” мультфильм Андрея Хржановского “Жил-был Козявин” (1966) — по сказке Лагина. И это тоже все о них: дорогих человекоединицах, мутантах, выращенных не без участия РКП(б) — ВКП(б), б…

“Публикуемые стенограммы раскрывают один из ранних этапов становления партийно-номенклатурной вертикали, обставленных риторикой о борьбе против бюрократизма, за укрепление связи с трудящимися массами” (из вступления).

Татьяна Рыбакова. “Счастливая ты, Таня…” (О Рыбакове и не только о нем.) Главы из книги. — “Дружба народов”, 2005, № 3 — 4.

Рыбаков — это, естественно, автор “Детей Арбата”. Тут еще очень много Евгения Винокурова — прежнего мужа Т. Р.

Так странно читать все это, понимая, что жили они через две улицы от того мичуринского пристанища, где сам я обретаюсь с осени прошлого года. Некоторых персонажей повествования я и сегодня встречаю иногда на станции или в сельпо. Чуднбо. А воспоминания — интересные, как и все неостывшее, “руку протяни” .

Н. А. Соболева. Создание государственных гимнов Российской империи и Советского Союза. — “Вопросы истории”, 2005, № 2.

Развернутый билет для ответа на экзамене по истории. Интересно, что еще в марте 1917 года В. Я. Брюсов написал “конструктивную” статью “на тему”, известную по неувядаемой деятельности С. В. Михалкова. Здесь — последовательное развитие событий: от Алексея Федоровича Львова и Жуковского (официальное оформление состоялось в декабре 1833-го) до “Интернационала” и уже знакомой нам работы, начатой в 1942-м. 29 композиторов писали музыку на слова Михалкова и Эль-Регистана. Чуть-чуть не победили Шостакович с Прокофьевым, но выиграл-то, как мы знаем, последний регент церковного хора храма Христа Спасителя, будущий организатор Краснознаменного ансамбля Советской Армии. “Мало кто, кроме домашних, знал, что Александров всегда тяготел к церковной музыке, с юности зная знаменный распев. Б. А. Александров, его сын и преемник, вспоминал, что отец обладал обширными знаниями по византийской гимнографии, до тонкости знал набор православных богослужебных песнопений: стихиру, кондак, тропарь, акафист, икос, припев и славословие, величание и аллилуарий и, конечно же, гимн. В начале 1990-х гг. сын Александрова показал бывшим сослуживцам духовные сочинения своего отца и наиграл мелодию, в которой угадывалась „первоткань” Гимна Советского Союза, написанную еще в конце 1920-х годов”.