Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 6 2005)

87

В лифте пахло прокисшим войлоком. Прислонившись к стене, смотрел, как в окошечке плывут бетонные балки.

Здесь была подсобка, вот она. Стопки чистых полотенец, швабры.

Шел как во сне: пятки прилипают к полу, пространство вязкое.

Остановился перед дверью в номер — тот номер. Ручка разболтана, дверь старая. Видно, что за десять лет отель растерял звезды. Я уткнулся лбом в обшивку. Тишина, ничего.

Представил, что открою дверь.

Что она сидит на кровати, улыбается.

И между ног трубка.

Как будто ничего не было.

88

Во дворе пахло горелым жиром, апельсиновой коркой, кофе. Гудели холодильники.

Я стал спускаться в колодец. Сердце колотилось в животе, в горле, в затылке. Пересек двор, стал искать в стене калитку.

Отодвинул засов, и дверь неожиданно легко распахнулась навстречу.

Из проема кто-то шагнул, заслонил свет.

“Нехорошо, друг”, — просипел знакомый голос.

89

Наверху хлопнуло окошко, вздрогнул и замолк холодильник.

Я опустил руки, жаба торжествующе сплюнул, и было слышно, как плевок шлепнулся на асфальт.

Он придвинулся, стал шевелить губами.

Я незаметно переложил бутылку в правую руку. Удар оказался несильным, на согнутом локте. Он втянул голову в плечи, как будто поежился. Кожа съехала на лоб, и мне показалось, что он поморщился. Не нравится? Покачнулся, отшатнулся. Губы шамкали, но изо рта доносился клекот, шипение. Пластинка кончилась, но диск все крутится.

Надо выключить.

И я ударил еще раз.

90

Бутылка разбилась, шипучка ухнула ему на рубашку. Жаба рыгнул и привалился к стене. Медленно сполз на землю, завалился на бок.

Рот перестал двигаться, взгляд остановился.

Лицо заплаканное.

Смешиваясь с кровью, по земле бежала струйка шампанского.

Путь был свободным..................................................

91

Мой дед был краснодеревщиком и пил запоями. Семейная легенда гласила, что как-то раз по пьяному делу он добрался до Индии, где прожил два года среди буддийских монахов. Жена его за это время сошлась с другим и прижила ребенка, моего дядьку. Вернувшись, дед поселился отдельно, но спиртного в рот с тех пор не брал. Мы, говорил отец, бегали к нему тайком, и тогда он рассказывал про Индию и тамошние монастыри. Показывал книги и амулеты. А потом внезапно уехал из города.

Все это время у нас хранилась деревянная статуэтка. Отец говорил, она “оттуда”, а мать называла ее “неприличной” и запирала на ключ.

Дед объявился после того, как отец нас бросил и я ходил в старшие классы. В дверях стоял седой старичок с густыми черными усами. “Я ненадолго”, — бросил матери, и та, ни слова не сказав, постелила ему в моей комнате.

На следующий день я уезжал на каникулы в лагерь. Провожая меня, мать сказала, что старик болен и она, если что, вышлет телеграмму.

Когда я вернулся, его уже похоронили.

“Это тебе”, — протянула мать коробку.

На дне лежала сушеная тыква размером с кулак. Внутри что-то пересыпалось, побрякивало. Я соскоблил замазку, но тыква оказалась пустой.

И тогда я вспомнил про дедовский амулет. Про тыкву, куда индийские монахи, по словам отца, заточили злых духов.

Смешно, но иногда мне кажется, что его злые духи стали моими духами.

И что теперь вся моя жизнь зависит от их злой воли.

92

Фары обыскивали человека, который бежал по мосту.

Под мышкой человек держал сверток.

На берегу он обернулся и махнул рукой. Потом фигурка его исчезла между домами.

Я вышел к мечети принца, когда над Босфором легла розовая полоска. Во дворе все было как раньше. Отыскал гробницу с отколотым краем. Раскатав на дне коврик, лег, моментально заснул.

Спал как убитый и проснулся только к обеду.

В город выходить побоялся. Набрал воды из фонтана и снова залез в саркофаг. Когда совсем припекло, перебрался в мечеть. На галерее было темно, прохладно. Внизу шли молитвы, а я сидел наверху, зажав бутылку между ногами.

Что теперь делать? Документ-то остался у жабы!

В кармане лежали четки, и я вернул их на крючок. Шел дворами на окраину, купив по дороге свежие газеты, плошку риса. Ближе к ночи спрятался на развалинах городской стены, в густой сухой траве. Рис слипся, остыл.

В газетах про вчерашнее ни слова.

Я лежал в траве и смотрел вниз. Напротив стояла мечеть с тонким минаретом, и я вдруг понял, что это Синан.

Странно, как быстро это имя перестало для меня что-либо значить. Да и сам город с этого дня стал чужим, враждебным. Все машины мне казались полицейскими, а каждый взгляд подозрительным. Случайный разговор по мобильному звучал как донос.

Только здесь, в бурьяне на старых стенах, я чувствовал себя в безопасности. Засыпая под открытым небом, я подумал, что в угловой башне могла находиться дверца. Та самая, через которую янычары ворвались в город и захватили Константинополь.

И что мое взятие Стамбула полностью провалилось.

93

Через два дня под стеной встали цыгане, и я перебрался в заброшенную византийскую цистерну.

Потом на кладбище за автострадой.

С той ночи мечети Синана попадались мне все чаще и чаще. Теперь, когда все закончилось, они как будто нарочно преследовали меня.

Постепенно страх притупился, и я стал выходить в город. Просто держался подальше от проспектов. Слонялся по переулкам, где стоят дома, похожие на скворечни. Играл в футбол с мальчишками.

Вычислив, где я ночую, они приносили айран и лепешки.

“Галип” — так они меня называли.

Ел я мало, но иногда заходил выпить кофе в лавку. Раньше тут работал часовщик, и старые циферблаты в деревянных окладах висели по стенам. Теперь часовщик варил кофе, а часы стояли. Но когда я спрашивал время, старик показывал на стену. Часов было так много, что хотя бы одни всегда показывали точное время.

94

Я увидел его в кафе. Торговец оружием из Кайсери, никаких сомнений. Рубашка навыпуск, холщовые брюки, в руке кальян. Настоящий турок.

Я сел напротив и долго смотрел, как меланхолично бросает он кости, потягивает трубку. И подумал, что мой отец где-нибудь тоже сейчас сидит за нардами.

— Ночные мечети уже не спасают? — наконец окликнул я.