Иосиф Гольман - Хранитель Реки

– Йес! – сказала Верка.

И, как оказалось, поторопилась.

Потому что чертов «жигуль» наконец ускорился, а из его правого, пассажирского, окна высунулась знакомая полосатая палка.

– Вот черти! – беззлобно выругалась Верка, останавливаясь и доставая права. Задержание в момент тяжелого нарушения правил дорожного движения ее никак не напрягло.

Милиционер не спеша подошел к приоткрытому окну «аудюхи», лениво козырнул и представился:

– Старший лейтенант Козлов. Ваши права, гражданочка.

Вера протянула ему документы.

– Не насовсем хоть? – навела она первые мосты.

– Нет, – спокойно ответил тот. – Месяца на четыре. Выезд на встречную полосу движения.

– Да ладно, – захихикала девица. – Заменим месяцы на минуты.

– Ну, пошли в машину, оформим протокол, – не сказал ни да, ни нет милиционер.

«Жигуль» стоял метрах в десяти позади них, его водитель сидел в салоне.

– Да ладно вам! – опять захихикала Верка. – Оформим протокол на месте. Не вылезая.

Мент внимательно посмотрел на девицу. Ее вид, похоже, удовлетворил стража дорожного порядка, но ему явно не нравился второй пассажир «аудюхи», то есть возможный свидетель.

Верка дыхнула на кусок окна и пальцем вывела знак вопроса.

Осторожный, видать, тертый, милиционер не произнес ни слова. Но и не возмутился такому явному случаю подкупа должностного лица.

Тогда Верка взяла инициативу в свои руки. Еще разок дыхнув на стекло, она вывела: «300».

Тут старший лейтенант Козлов нарушил молчание.

– Нолик добавьте, – сказал он возмущенно.

Но и Верке палец в рот не клади. Достав из сумочки две тысячные бумажки, она спокойно протянула деньги гаишнику. Типа, сейчас еще достану.

И тот, не так, правда, спокойно, как Вера, их взял, машинально протянув в ответ документы.

– Ну, я поехала, – улыбнулась девица, помахала ручкой, закрыла окошко и тронулась.

Служивый остался стоять на месте, слегка ошарашенный, но в целом скорее довольный сделкой, чем расстроенный.

Чего не скажешь о моей подруге. В общем, запало это Ленке в память, здорово попортив впечатление от чудного спа-отеля. Потому и рассказывала с такими подробностями о грабеже-провокации.

Я внимательно выслушал, расспросил подробно о месте инцидента, потом обнял и поцеловал Ленку.

– Ничего, судьба его накажет, – наконец важно сказал я.

Приятно все-таки чувствовать себя в роли судьбы.

На следующий же день мы с Витьком поехали восстанавливать справедливость. Я надеялся, что с хлебного места возле спа-отеля вымогатели просто так не уйдут. И оказался прав.

«Жигули», скорее всего, были те же, менты – кто его знает. Хотя метод они не поменяли. Так же дремотно потянулись перед нашей «реношкой» по узкой дороге.

И я охотно их обогнал. Потом охотно пошел беседовать в машину. Потом отъехал, слегка (теперь для меня три тысячи были именно «слегка») обезденеженный. Потом, в соответствии с отлаженной схемой – Витек и здесь с аппаратурой не подкачал, – подъехал снова и уехал уже с чудесной суммой в тридцать две тысячи рублей.

Менты и больше бы отдали, если б имели. Все было против них: не из того ведомства, не в своем районе. Плюс наглый, вошедший в роль, живописец, то бишь я. Нет, наверняка отдали бы и больше, лишь бы не сменить твердое сиденье старого «ВАЗа» на еще менее комфортные нары.

Вот теперь у Ленки и платье появилось, о котором она мечтала. И нутро холодильника давно уже заполнилось приятными продуктами. А будущее манило еще более серьезными материальными достижениями.

Ленка ничего не заподозрила. Она ни минуты не сомневалась в таланте своего Вадика, и то, что наконец нашлись люди, покупавшие его труд по достойным ценам, ее нисколько не удивило. Правда, я все же чуть не прокололся. Ее удивило, что я не сделал фото отданных в чужие руки акварелей и картин. Обычно я, как и все великие художники, трепетно отношусь к своим творениям.

Но промелькнул этот факт по краю сознания и забылся, прикрытый радостными событиями и еще более радостными ожиданиями.

А я, кстати, особо и не задумывался над происходящим. Я всегда живу текущим моментом. Писать, конечно, не бросил. Наоборот, купил материалы дорогие: холст, подрамники, краски. Но что-то пока не шло. Может, сказывается напряженность от «операций», может, еще что. И это единственное, что напрягает внезапно разбогатевшего художника.

Впрочем, еще одна вещь меня недавно напрягла.

Верно говорят: деньги льнут к деньгам.

Вывел меня Витек на своего давнего знакомца – седоватого, прилично одетого хлыща среднего возраста. Я сначала обрадовался: хлыщ представился заказчиком. Перевернул мне полмастерской, разглядывая живопись.

Вот тут-то мое сердце – еще недавно нищего живописца – вообще отчаянно забилось. Если найти «своего» коллекционера, да еще хорошо обеспеченного, можно перестать играть в «кошки-мышки» с гаишниками. Кистью-то зарабатывать куда интереснее. И безопаснее.

Единственно, что смутило: не похож был хлыщ на коллекционера. Я все же их в мастерских повидал.

Более всего хлыщ запал на простенькие, «под академию» заточенные, пейзажи, даже взглядом не удостоив мои художественные поиски и новации. Хотя, с другой стороны, не такие эти холсты и простенькие. Я писал их в расчете на любителей классической живописи. Пусть не революционные, пусть славы не сделают. Но профессионалы знают: чтоб такие полотна быстро, за три-четыре дня, клепать, нужно всего-то ничего: шесть лет детской художественной школы, потом четыре – художественного училища (с полуторасотлетней историей, между прочим) и, наконец, художественный вуз.

Сколько там получилось? Пятнадцать лет постоянных рукопашных упражнений. А как иначе? Если хочешь достичь чего-то нового в любом виде искусства, нужно постичь старый инструментарий. Даже если потом решишь его отринуть.

В общем, на уличных вернисажах такой «классики» не увидишь. Там обычно «гладенько, гаденько», срисовано с фотографии. А то и раскрашено по фото, благо струйные плоттеры могут нынче печатать по холсту практически любого размера и вида.

Хлыщ аж засопел от возбуждения, разглядывая мою «технику».

Ничего сразу не купил, но уже на следующий день – отличный знак – привел с собой старую злую тетку.

Вот та фишку секла четко. Искусствовед, причем из настоящих, глубоко знающих и глубоко чувствующих. Мгновенно оценила мою «школу» и руку в пейзажах. Удовлетворенно кивнула хлыщу.

А когда ее глаза зажглись на, как я их называю, «экспрессиях», совсем обрадовался Вадик Оглоблин. Тут уже не только деньгами, тут искусством пахнет. И славой. Нашел же Воллар Сезанна, почему бы хлыщу не прославиться, открыв миру Оглоблина?

Но радость быстро померкла.