Иосиф Гольман - Хранитель Реки

Это было настолько восхитительно, что Надюшка, переполненная чувствами, даже ничего не сказала. Только благодарно посмотрела на профессора и побежала искать осколки стекла и фантики – до вечера работа ей была обеспечена.

Ефим же Аркадьевич распрямил непривычно натруженную спину и довольно ухмыльнулся: есть еще порох в пороховницах, могут еще некоторые московские профессора поразить даже феноменальных девчонок!

А там и вечер подошел незаметно. Народ собрался в горнице поужинать, а потом все отошли ко сну.

Надюшкины родители в этот день так и не приехали из Петрозаводска.

Место:Петрозаводск, Москва.

Время:три года после точки отсчета.

Третий день они с Галиной были в Петрозаводске, не третий месяц, а волнение медленно и незаметно нарастало, делая пребывание в городе сначала неприятным, а потом и вовсе мучительным. Более рациональная Галина пыталась успокоить Бакенщика: ну что могло случиться с девчонкой в глухой деревне под присмотром доброго и очень внимательного Вадима? Сильно бы выручил сотовый телефон, но вышку, накрывающую Вяльму связью, операторы собирались ставить лишь на следующий год. Звонить же на стационарный в «большую» Вяльму было совсем нелепо.

В итоге, когда они подходили к комнате начальницы отдела кадров, внутренне уже хотелось, чтобы их дела отложили на дальнюю перспективу. Тогда с чистой совестью – на «Ракету» до Медвежьегорска и оттуда автобусом.

Однако кадровичка встретила их радушно – Бакенщик уже и здесь успел зарекомендовать себя как отличный работник – и обещала помочь дособирать все справки за сегодняшний вечер, максимум завтрашнее утро.

В итоге Бакенщик вышел из здания управления темнее тучи. Уехать срочно теперь было бы просто невежливо.

Несомненно, плевать на вежливость, если ребенку грозит опасность. Но поддаваться играм собственных нервов все-таки не следует.

Они купили мороженое, давно забытую радость юности, и уселись на скамеечке лицом к Онеге, спиной – к сверкающему в солнечных лучах речному вокзалу.

– Потерпи уже денек, – сказала мужу Галина и взяла его за большую натруженную руку. – Все будет хорошо, успокойся.

Напряжение вроде и в самом деле начало ослабевать. А может, это солнышко так действовало: удивительно хорошее стояло лето, без длинных ненастий и сильных штормов.

– Здорово, Бакенщик! Привет, Галина! Вы какими судьбами здесь? – Напротив них остановился, улыбаясь, высокий худощавый мужик в штормовке – Сергей Иванович Митирев, главный технолог рыбного цеха в «большой» Вяльме.

– Пенсию оформлять, покупки кое-какие сделать, – улыбнулся в ответ Бакенщик, пожимая протянутую крепкую ладонь: Митирев был хорошим человеком, и хотя особая дружба их не связывала, встретиться в большом городе было приятно.

– А чего такие кислые оба? – усмехнулся земляк.

– Домой хочется, – вдруг честно признался Бакенщик. – Что-то тревожно мне.

– Это потому что вы домоседы, – улыбнулся Митирев. – Наслаждайтесь свободой, пока дочка не подросла. Сколько ей уже, кстати?

– Шестой годок.

– Отличный возраст, – понимающе сказал Сергей Иванович. – Она еще целиком ваша. Потом будет сначала учеба, затем – работа, мальчики и собственные дети. А вы одни останетесь, как я теперь. Так что радуйтесь, пока она с вами.

Бакенщика опять что-то подстегнуло изнутри. Галина сжала его руку, и он справился.

– Кстати, если до завтра свои дела порешаете, могу вас с собой прихватить. Я на рыбзаводском катере. Он у восьмого причала.

– Вот это здорово! – теперь уже по-настоящему обрадовался Бакенщик.

Не только потому, что довезут его почти до дома: назавтра обещали сильный ветер, и «Ракеты» могли снять с линии. А катерок митиревский – очень даже мореходный, с большой килеватостью, этот дойдет. Да и шкипер Митирев, что называется, от бога.

Нет, определенно все складывается не так плохо, надо только взять себя в руки. И завтра, во второй половине дня они увидят, обнимут и поцелуют свою Надюшку. Свою ненаглядную.

На том и расстались. Митирев пошел по своим делам, а супруги направились по магазинам: нужны были новые брюки Бакенщику, пара платьев Галине и, конечно, множество обнов их единственной дочуре, любимой.

Семен Евсеевич Мильштейн находился в Москве. В своем огромном кабинете, выделенном благодарным хозяином ФПГ «Четверка» Агуреевым.

Мойша шикарный кабинет не любил, а секретаршу не эксплуатировал вовсе, доведя полным бездельем до полного отчаяния: честная девушка в итоге попросилась на другую работу. Приходил Семен Евсеевич в кабинет не часто. Как правило, тогда, когда нужно было не спеша что-то обдумать. Стены «Четверки» вообще его напрягали: он всегда помнил о других ее учредителях, ныне ушедших в иные измерения, и в том, что их нет среди живых, была, несомненно, и доля его, Мильштейна, вины. Мойша прекрасно понимал, что ему вряд ли когда-нибудь удастся избавиться от этого гнетущего чувства.

Впрочем, сегодня он уселся в свое огромное, из зеленой кожи кресло (тоже, кстати, личный подарок Агуреева) с твердым намерением разобраться в собственных непонятных (и неприятных!) внутренних ощущениях.

Причем вовсе не связанных с покойным Глебом Петровичем. Оборотень-чекист уже нашел вечный покой на одном из подмосковных кладбищ, а следственное дело по факту смерти было приостановлено за отсутствием данных. Нет, эта страница жизни Мойши была уже перевернута, и, скорее всего, навсегда.

Что же тогда волновало? Работы по «специальности», связанной с «Четверкой», не было и в ближайшее время не предвиделось. Береславский в ходе последних событий не пострадал. Велесова и уж тем более старуху Шипилову (проницательный Мильштейн и этого персонажа в конце концов вычислил) можно было не опасаться.

Тогда почему такое беспокойство?

Мойша и на кладбище уже сходил. Положил цветы у могилки Болховитинова, потом зашел к Равильке, тоже с цветами, лишь у оградки бывшей афганской медсестры, а позже – миноритарной владелицы «Четверки», не стал задерживаться. Не привык старый волк Мойша к затуманенному слезами взору.

Спокойнее после посещения кладбища не стало. Пожалуй, даже наоборот.

Даже сердце что-то защемило.

Мойша расслабил ворот рубашки, хотел нажать кнопку, вызвать секретаршу со стаканом воды, но вспомнил, что секретарши у него нет. Придется за водой сходить самому.

Еще через минуту он снова сидел в своем кресле, большими глотками поглощая вкусную, охлажденную офисным кулером воду.

То ли водичка помогла, то ли просто сказались долгие умственные усилия, но Мильштейн причину тревоги наконец осознал.