Юрий Коротков - Виллисы

Проснувшись на следующее утро, Юлька долго соображала, где находится, разглядывала просторный, залитый солнцем номер с пушистым паласом на полу, раздвижной стенкой, отделяющей спальню с двумя широкими кроватями от комнаты с ампирными креслами, журнальным столиком и сервантом. Рядом спала Ийка, ее одежда валялась на полу — куртка в гостиной, джинсы на пороге спальни, колготки и свитер у кровати — наверное, раздевалась на ходу из последних сил.

Юлька вскочила и подбежала к окну. За окном был открыточный, нереальный пейзаж: васильковое небо, теснящиеся вокруг небоскребы, далеко внизу сплошным потоком ползли по улице машины, справа на берегу залива виден был Опера-Хаус — Юлька сразу узнала знаменитый австралийский театр, три его высоких бетонных гребня, похожих на полные ветром паруса, — слева просвечивали ажурные стальные кружева Харбор-Бридж — громадного моста, пересекающего залив, под ним качались на волнах яхты, и со всех сторон, на сколько хватало глаз, спускались к голубой глади залива красные черепичные крыши особняков, утонувших в густой тропической зелени.

Юлька перевела стрелки на восемь часов вперед. Она никак не могла до конца осознать, что находится за тридевять земель от дома, в другой части света, в другом полушарии, в другом мире, даже в другом времени года, — слишком уж все было похоже на цветной счастливый сон.

Это ощущение нереальности не покидало ее и в автобусе, когда добродушный толстяк Волли вез девчонок на урок в местную балетную школу. Волли крутил руль и что-то рассказывал по-английски, указывая то налево, то направо, нимало не заботясь, понимают его или нет. Илья, немного соображающая в английском, сидела рядом с ним и переводила, половину сочиняя от себя. Про тонкую, как игла, телебашню она сообщила, что это памятник солистке Опера-Хаус, умершей от диеты.

Балетная школа была не хуже и не лучше московской — такой же примерно зал, только пол ровный, без наклона, такая же пропахшая потом раздевалка. Переодевались девчонки вместе с австралийками, объясняясь с ними жестами и громко между собой обсуждая их. Австралийки были «не фонтан»: две-три классические фигуры, остальные «коряги» с неважными ногами, плохонькими стопами. Но убила всех вкатившаяся в раздевалку веселая толстуха килограмм под семьдесят.

— А этот бомбовоз тоже балетный? — изумилась Илья.

— Она платит — она учится, — неожиданно ответила высокая зеленоглазая австралийка, переодевавшаяся рядом с Юлькой. — Это ее право.

Девчонки разом затихли, Илью аж в жар бросило.

— Говоришь по-русски? — спросила Юлька.

— Очень плохо… Но очень хорошо понимаю, — усмехнулась та. — Меня зовут Тамми, — протянула она Юльке руку.

Показательный урок походил на спектакль — заботливый педагог, примерные ученицы. Девчонки стояли у станка через одну — наши в розовых хитонах, австралийки в зеленых купальниках. За спиной у Натальи Сергеевны припали к своим камерам телевизионщики, под зеркалом на скамейках и прямо на полу сидели младшие девчонки. Наталья сбавила нагрузку — австралийки были заметно слабее физически, — не орала и не ругалась, замечания делала с улыбкой, и девчонки подыгрывали ей, старались.

Юлька занималась с удовольствием, мышцы, уставшие от долгой неподвижности, требовали работы, а за окном было солнце, почти забытое в пасмурной Москве, а впереди был целый день, полный чудес…

Поклон педагогу, поклон концертмейстеру — и девчонки гурьбой двинулись к выходу. К Наталье Сергеевне тотчас подскочил репортер с микрофоном, она на мгновение обернулась, крикнула:

— Азарова!

Юлька задержалась у дверей.

Наталья по-английски отвечала на вопросы репортера, в конце даже, наверное, пошутила, потому что оба засмеялись, потом обратилась к администратору-австралийцу. Юлька нетерпеливо переминалась у двери, она хотела еще поговорить с Тамми.

Когда все вышли, Наталья Сергеевна подошла к Юльке.

— А ты куда собралась, лебедь ты моя? — уже другим, знакомым, без тени улыбки голосом спросила она. — Ты что думала — на экскурсию приехала? Австралия — для корды. А у тебя премьера двадцать пятого. Работаем!

И Юлька вдруг с ужасом поняла, что не видать ей ни Австралии, ни солнца, ни чудес — ничего, кроме этого зала, так похожего на московский. Она медленно, обреченно сняла халат и вышла на середину пустого, гулкого зала.

— Ах, какая злая! — удовлетворенно сказала Наталья. — Это хорошо. Очень хорошо. Вот если я разозлюсь — это будет плохо. Начали!..

Белый «мерседес» мчался по вечерним улицам Сиднея. Наталья Сергеевна курила на переднем сиденье, рядом с водителем. Юлька одна сидела сзади, безвольно покачиваясь всем телом на поворотах, смотрела на мелькающие за окном огни реклам.

Еще из коридора она услышала многоголосый смех в своем номере. На кроватях раскиданы были обновки — пестрые футболки. трусы-«недельки», купальники, кепки с длинным козырьком. Ильинская, держа в руке механический массажер весьма недвусмысленной формы, гонялась за Олькой Сергиенко. Догнала, повалила на кровать, задирая юбку. Та, визжа, отбивалась. Девчонки, набившиеся в номер, хохотали.

Юлька остановилась у двери, с каменным лицом наблюдая за общим весельем, чувствуя, как поднимается в груди глухая злоба на девок. Уж они-то своего не упустили — болтались по городу в свое удовольствие, пока она пахала в зале как проклятая. Теперь Юлька поняла, почему девчонки, попав в Большой, не рвались в солистки. Корда незаменима, корда всегда нарасхват. Солисты дерутся за роли, а корда катается по свету, почти не заезжая в Союз. Отстояла «Лебединое» или «Жизель» и — гуляй, рыскай по распродажам, валяйся на пляже.

— Юльке покажи. Лен! — заметила наконец ее Ийка.

— Ей нельзя. Она еще живого не видела, — ухмыляясь, ответила Илья.

— Выметайтесь все отсюда, — негромко сказала Юлька.

Смех затих, девчонки удивленно уставились на нее.

— Пошли вон отсюда все, я сказала! — крикнула Юлька. — Шмотье свое забирайте!

— Ты чего, Юль? — неуверенно улыбаясь, спросила Сергиенко.

— И чтоб я бардака больше в моем номере не видела!

Юлька уверена была, что кто-нибудь из девчонок ответит, ну хоть Илья фыркнет, что, мол, не больно-то и хотелось, но присмиревшие девчонки, послушно разобрав свои покупки, тихо одна за другой вышли.

— Юль, что-нибудь случилось? — растерянно спросила Ийка.

— Нечего сюда корду таскать, — Юлька наконец прошла в номер, швырнула сумку на кровать. — Сама к ним ходи, если жить без них не можешь…

Обиженная Ийка скоро легла спать. Юлька постирала хитон и лосины, разделась, погасила свет и забралась с ногами на подоконник, как в Москве, в интернате. Курила, глядя вниз, на белый теплоход, плывущий под мостом, на публику, расходящуюся с вечернего спектакля в Опера-Хаус, на гирлянды в темной зелени Ботанического сада.