Тони Парсонс - Stories, или Истории, которые мы можем рассказать

Рэй осторожно вошел, тихо прикрыл за собой дверь и с внезапным приступом ужаса посмотрел на неподвижное тельце под одеялом. Он опустился на колени у кровати братика, поднес ладонь к его рту и улыбнулся, ощутив на своей коже порывы теплого дыхания. Робби внезапно резко сел, чуть не задохнувшись от испуга.

— Тихо, дурачок, — прошипел Рэй. — Это всего лишь я.

Робби протер глаза.

— Я думал, это привидение. Дурачок.

— Привидений не существует. Я же говорил тебе. И не называй меня дурачком. Спи дальше.

Но Робби уже не хотелось спать. — Дурачок, дурачок, дурачок, — зашептал он. Затем широко зевнул. — Ты зачем меня разбудил?

— Я просто проверял.

Рэй прошел ка свою половину комнаты — их спальня была разделена, как Восточный и Западный Берлин. Стены Рэя были со вкусом украшены несколькими наиболее удачными изображениями «Битлз» — постером к синглу «Yellow Submarine», флаером на концерт и четырьмя глянцевыми фотографиями из альбома «Let It Be», на которых ребята выглядели обросшими и помудревшими. Даже Ринго. Постеры обтрепались по краям, Рэй давно уже вырос из всех этих бирюлек. Его ждал настоящий Джон Леннон. Только где?

Робби лепил на стены любой хлам, который попадался ему под руку, — постеры из разовых журналов, которые он каким-то чудом убедил маму купить. Группы, которых он, возможно, даже не слышал. Но в большинстве своем фотографии «Джем». Робби пересек комнату и присел на корточки рядом с Рэем, который рылся в полке с пластинками в поисках своей школьной коробки для завтрака.

— Ты тут что-нибудь трогал?

— Ни в коем случае, Хосе.

— Перестань так говорить! Никто уже давно так не говорит!

— Чем ты сегодня занимался? — поинтересовался Робби. Рэй ощутил его свежее дыхание. «Колгейт дентал фреш». — Ты уже встретился с Полом Веллером?

— Я же говорил тебе! Я не пойду брать интервью у Пола Веллера! Пойдет Терри. Я был в офисе. Потом ходил с друзьями в клуб. — Рэй взглянул на брата. — А теперь я здесь, с тобой.

— Угу, покамест. — Иногда Робби выражался как пожилая женщина. А ведь был еще совсем ребенком. Мама все еще протирала ему лицо фланелью.

— А ты что сегодня делал, Роб?

Робби пожал плечами.

— Смотрел телик. Делал домашку. Пересчитывал волосы на лобке.

— Да-а? Ну и как?

— Тринадцать. Один выпал. У меня, наверное, линька. — Затем Робби вдруг восторженно пискнул: — Если ты встретишь Пола Веллера…

— Не встречу, ясно?

— Но если все же встретишь, пусть он для меня что-нибудь подпишет, ладно?

Рэй улыбнулся брату из темноты и похлопал его по плечу:

— Может, Терри попрошу. Идет?

Робби просиял.

— Кевин Велис будет просто в шоке, когда узнает, что мой брат знаком с Полом Веллером!

Рэй вытащил пачку пластинок из ряда и, просунув руку в образовавшееся отверстие, нащупал искусственную кожу своего старого школьного портфеля. Выудил из него поцарапанную коробку для ланча, а из коробки — короткую, слегка расплющенную самокрутку. Заначка на черный день. Робби округлил глаза.

— Я знаю, что это. Это наркотики.

— Опаньки, да ты у нас гений.

— Папа тебя просто убьет!

— Тогда я буду трупом. Оба внезапно притихли, вспомнив о комнате на другом конце коридора, в которую никому не разрешаюсь заходить, и о человеке, имя которого никому в этом доме не разрешалось упоминать. О брате, о котором, черт побери, даже заикнуться было нельзя! Рэй вспомнил стены той комнаты, посвященные «Лед зеппелин», Мухаммеду Али и Чарли Джорджу, вспомнил о доброте и силе брата и о той приграничной дороге в Северной Ирландии. Робби всхлипнул.

— Все хорошо, Роб. — Рэй обнял его.

— Мне его не хватает, вот и все.

— Нам всем не хватает Джона. Перестань.

Рэй подошел к окну и осторожно открыл его. В комнату ворвался прохладный воздух, запахи свежескошенной травы после дождя, летней мягкости. Робби стоял у его плеча, шмыгая носом, протирая глаза. Его маленький братик старался быть мужчиной.

Рэй высунулся из окна, зажег самокрутку и, сделав глубокую затяжку, задержал дыхание. Когда он наконец выпустил дым из легких, Робби захихикал:

— Папа тебя четвертует!

Но Рэю уже значительно полегчало. Рядом с ним был брат, в руке — косяк. Он чувствовал, как успокаиваются нервы, восстанавливается дыхание, тревога уходит прочь. Найти Леннона — сложно ли? До рассвета оставалось несколько долгих часов. Рэй сделал еще одну затяжку, прищурившись, окинул взглядом неровные участки садов, с сараями, цветочными клумбами и иногда встречающимися бомбоубежищами.

Дай мне тоже попробовать, — прошептал Робби. — Ну дай. Не будь занудой. Я никому не скажу.

Рэй покачал головой.

— Ни в коем случае, Хосе.

— Ну да-ай. — Робби потянулся за косяком. — Дай попробовать! Отравись с друзьями!..

У Робби была эта дурацкая привычка цитировать рекламу. Рэй отвел руку подальше.

— Ты еще слишком мал.

— Мне почти тринадцать!

— Вот именно! — засмеялся Рэй.

— Ну и ладно, — Робби начал обеими руками подгребать воздух к лицу, — Я забалдею, просто стоя рядом с тобой. — Он зажмурился. — Я уже тащусь… Я кайфую… Я нереально глючу…

Рэй ощутил, как тлеющий окурок обжигает ему губы, смахнул с подоконника пепел и швырнул остатки косяка в сад тети Герты и дяди Берта — их соседей, с которыми все равно отношения не заладились. Затем засунул коробку для завтрака в портфель, портфель — под кровать и направился к двери.

— Ты ведь не уйдешь снова? — воскликнул Робби.

— Мне надо взять интервью у Джона Леннона.

— У парня из «Битлз»? — Робби явно был впечатлен. — Полу Веллеру нравятся «Битлз»! Но они, конечно, не так хороши, как «Ху», — любой дурачок это знает.

— Ложись спать, ладно? Я вернусь сегодня.

— Обещаешь?

— Ага.

— Ловлю на слове!

Рэй подождал, пока брат заберется обратно под одеяло, а затем вышел из комнаты. В проходе стояла его мать, в бигуди, и теребила отвороты розового халата на шее. — Я подумала, к нам вор залез, — прошептала она.

Всегда нам приходится разговаривать вполголоса! А все из-за него. Из-за отца.

— Это всего лишь я, мам. Прости, что я тебя потревожил.

Мать всегда предчувствовала какие-нибудь неприятности. Рэй поцеловал ее в лоб. Ее кожа была высохшей и белой, как бумажный лист, хотя ей не было и пятидесяти. Рэй заметил, что мать вся дрожит. «Нервы», — всегда говорила она, словно это все объясняло. С нервами у нее было все в порядке до тех пор, пока не погиб Джон, врач не начал закармливать ее таблетками, а папа — пить как в последний раз.

— Куда же ты пойдешь? — спросила она таким голосом, будто сын намеревался забраться на Эверест, а не сесть на поезд. — Ты хоть знаешь, сколько сейчас времени?

Она взглянула на свои наручные часики — золотые «Таймекс», но не могла ничего разобрать без очков. Вытянула руку, сощурилась, но и это не принесло результата.