Уолтер Керн - Мне бы в небо

— Он добр с мамой, больше меня ничего не волнует. А историй я слышал предостаточно. В том числе и правдивых.

— Берт не врет. Он не стал бы ничего придумывать. Он рассказал, что однажды принес настоящую клятву на крови. Вскрыл небольшую вену на руке, набрал крови в ложку и выпил, а потом окровавленными губами произнес десять заповедей, глядя в зеркало.

— Оригинальная история.

— Потому что он соврал одному парню, а тот на следующий день случайно из-за этого погиб. Таким образом Берт примирился с Богом. Вот что он за человек.

— Сумасшедший фанатик?

— Нет. Просто любит давать обещания. И самое удивительное — он их держит. Он поклялся, что не будет есть сладкое — я сама слышала, — и с тех пор никто не видел, чтобы Берт хотя бы клал сахар в кофе. Как будто все сладкое исчезло и больше для него не существует. Он укрепляет свой дух.

— Хватит с меня черной магии. Как там мама?

— Сам знаешь, мама есть мама. По возрастающей. Увидишь.

— Хорошо здесь, правда? На уровне моря.

— Для меня не очень-то большая перемена. Ты знаешь, что я беременна?

Я застигнут врасплох.

— Нет.

Я догадывался, но это все равно застает меня врасплох.

— Так чем ты все-таки занимаешься, Райан?

— Ты сказала, что беременна. Давай вернемся к этому вопросу.

— Не спеши. Мне всегда было интересно, чем занимаются люди. Сколько есть на свете разных дел. Вот почему тот год в Чикаго меня чуть с ума не свел. Все мои знакомые занимались совершенно разными вещами. Один торгует золотом — еще не найденным. Другой судится с врачами — но только с кардиологами. Третий летает по стране и учит хозяев зоопарков, как проектировать клетки для разных животных. Интересно, делает ли еще хоть кто-нибудь нечто нормальное? Кто шьет рубашки, например? Кто собирает яйца из-под кур?

— Я и понимаю и не понимаю, о чем ты.

— Мы — Кара, мама и я — говорим о тебе, но, по большей части, гадаем и выдумываем. Мы знаем, что ты чем-то занят, — возможно, ты даже говорил нам, но это так сложно, что мы не понимаем. Неужели именно это ждет и моего малыша?

В кармане у меня гудит мобильник — виброзвонок отзывается в грудной клетке, чуть ниже сердца. Я не обращаю на него внимания — сейчас речь о жизненно важных вещах, по крайней мере для одного из нас.

— Неужели мой ребенок вырастет и станет каким-то… обломком? Что случилось с ковбоями, с шахтерами?

— Лучше выходи замуж за Кейта. По крайней мере, попытайся.

— Кто бы говорил.

— Она меня бросила, — отвечаю я. — Вернула кольцо. Я тебе покажу. Оно у меня с собой. В сумке.

— Ты осуждаешь Берта, а сам еще хуже.

— Какой у тебя срок?

— Сейчас он размером со сливу. Две недели назад был с орех.

Снова телефон. С точки зрения моего отца, все телефонные звонки, не содержавшие призыва о помощи, были просто посторонним шумом, наподобие телевизора, и следовательно, не могли претендовать на внимание. Времена меняются.

— Алло?

Скверная связь. Помехи на линии.

— Это Линда. Наконец-то. Где ты?

Женщины всегда об этом спрашивают. Мужчины — нет. Мужчинам достаточного того, что ты жив и в пути. Они знают, что остальное — детали.

— Я в такси, еду из «Ситака».

Джулия смотрит на меня. Вокруг судьи. Впрочем, я не то чтобы лгу. Если бы поездка пошла по плану, я был бы сейчас именно там — ехал бы от «Ситака». Честно говоря, я сильно к нему привязан. В смысле, к плану. В нем была своя красота, и я хочу его почтить. Возможно, на каком-то уровне он мне абсолютно соответствует — один из пинтеровских «артефактов сознания». В пример Пинтер приводит утраченные формулы алхимиков, которые он якобы видел во сне.

— Как странно. Кто-то видел тебя у нас, — говорит Линда. — В Денвере.

— Я вылетел оттуда.

— И не зашел?

— На этой неделе у меня много дел. А что случилось?

Линда что-то кому-то говорит. Она на работе — а значит, у нее могут быть важные новости. Она серьезно относится к делу. Думает, что стоять на страже у «Компас клаб» — важное занятие.

— Это снова я. Не сердись, просто послушай, ладно? Я попыталась найти тебя через компьютер, и я знаю, что ты не в Сиэтле. Ничего не говори. Прежде чем я объясню, зачем я проверяла твои рейсы, ты должен кое-что узнать… это касается твоего счета.

— Погоди, — говорю я и прошу Джулию остановиться. Не хочу выехать из зоны связи. И лучше стоять на месте, когда я это услышу. — Говори. Я слушаю.

— Я знаю, как ты охотишься за своим миллионом. Ты об этом говоришь почти безостановочно, поэтому я в курсе, насколько это для тебя важно. Некий символ.

Мне досадно, что Линда считает именно так. Это бестактно и небрежно, она меня унижает. Символ — «галочка» в логотипе «Найк», а у меня все не так. Мои мили — это жизнь, это я; и женщина, которой я якобы не безразличен, должна бы понять.

— Я знал. Они меня дурачили.

Я нашел своего «жучка». Я зол, взволнован и жажду справедливости.

— Линда, подожди. Не клади трубку.

Я поворачиваюсь к Джулии, которая смотрит в окно и по-прежнему держится за руль, хотя зажигание выключено. Она, по своему обыкновению, ушла в себя — так бывает, когда кто-либо начинает командовать, не посоветовавшись с нею и даже не удосужившись объяснить. Я подозреваю, что сейчас передо мной ее душа.

— Джулия! Джули! Кое-что случилось. Разворачивай машину, нужно вернуться в аэропорт.

Она качает головой.

— Да, ты устала, я знаю. Пожалуйста, поворачивай.

— Нет.

Я временно сдаюсь и снова заговариваю с Линдой. С моим «жучком».

— Что там стряслось? Выкладывай.

— Кто-то выкупал билеты в обмен на мили. Я тебя знаю — а потому поняла, что это не ты.

— Черт побери, конечно, не я.

— Гавайи. Аляска. Орландо. Первый класс. Три билета за три дня, на минувшей неделе.

— Билеты на предстоящие рейсы? Только не говори, что кто-то уже ими воспользовался. Ты хочешь сказать, что они пропали? Мои мили пропали?

— Расслабься.

— Кошмар. Хуже, чем кошмар. Это ненормально — то, что они делают. Вот дерьмо.

Джулия приоткрывает дверцу. Хочет подышать свежим воздухом?

— Билетами не воспользовались, можешь их аннулировать. Успокойся. Тебе придется поменять идентификационный номер. Вероятно, кто-то проник в систему. Хакеры.

— Все это идет сверху. Все это дерьмо — сверху. Не ошибись, Линда. Жалкие больные люди. Они теряют гордую, хорошо организованную крупную компанию грузоперевозок исключительно из-за своих нелепых желаний и сырых теорий — и в результате становятся ненормальными и отчаявшимися. Ты там работаешь, я знаю. Тебе нестерпимо это слышать. Я соболезную твоей дилемме. Но такова правда. Суровая неприкрытая правда.

— Послушай, я вошла в систему. Сейчас отменю эти билеты.

— Ты аннулируешь лишь последствия злоупотреблений, но не намерения, которые за ними скрыты. Намерения остаются.