Александр Попов - Солнце всегда взойдeт

По жребию первой выпало гадать Насте. Она, словно чего-то испугавшись, отпрянула в темный угол и замерла. Потом крепко сцепила пальцы, прикусила губу и с каким-то страхом и в то же время с надеждой смотрела на свою скорлупку. Миха зажег спичку – Настя неожиданно вздрогнула и сжалась. "Нет-нет, не надо, – умоляли ее глаза, – я не хочу знать правду, которую вы мне и себе хотите открыть. Погасите спичку! Нет-нет! Зажигайте же скорлупку. Почему медлите? Нет-нет, не надо!"

Миха деловитым, будничным жестом стал подносить спичку к скорлупке. Настя чуть привстала на коленях и напряженно смотрела на его руку. "Сейчас всем станет все известно: любит ли ее загаданный ею мальчишка?" – волнуясь, подумал я. Скорлупка в поднесенном к ней пламени вздрогнула – вздрогнула и Настя. "Ну же, вредная скорлупа! – кричал я в себе. – Крутись, крутись, дорогая скорлупка! Лучше пусть моя не шелохнется, но Настина должна обязательно закрутиться!" Я догадывался, на кого она гадала – на Олегу Петровских; я давно заметил, как нежно она на него смотрит и пламенеет, встречаясь с ним взглядом.

Миха отдернул руку со спичкой – скорлупка сильно, с искрами закрутилась. Настя, стыдливо прикрывая лицо руками, улыбалась. Она посмотрела на нас, и мы поняли, что она счастлива.

Гадали Лене. Она изо всех сил притворялась, что ей совершенно безразлично, что скажет скорлупка. Лена шумно играла с кошкой, однако, как зорко моя сестрица следила за каждым моим движением! – я устанавливал и поджигал скорлупку.

И она – не закрутилась.

Мне было жалко Лену, хотелось ее утешить. Я подумал, что скорлупка не закрутилась по моей вине – быть может, я что-то неправильно сделал.

Лена, вызывающе громко напевая, спустилась с полка, резко отбросила от себя кошку:

– Ерунда все это. Я ни на кого не загадывала. Вот так-то! – И зачем-то показала нам язык. Но через полчаса в постели она тихонько всхлипывала в подушку.

Потом гадали Люсе. Как только в первый раз я увидел эту девочку, я заметил за собой странное желание: мне хотелось ей понравиться. Я всегда искал в глазах Люси оценку. Она иногда задерживала на мне взгляд, и как только я отвечал ей своим, она низко опускала глаза и слегка пунцовела. "Я ее люблю?" – неожиданно для меня прозвучал во мне вопрос, но я почему-то побоялся на него ответить. Вспомнилась Ольга, и в моем сердце стало неуютно.

Миха установил скорлупку. Люся – эта скромная, застенчивая девочка! – вдруг смело подняла на меня глаза. У меня резко, но приятно вздрогнуло в груди. Меня смутила странная смелость ее взора. Я опустил глаза и зачем-то полез в карман; достал болт и крутил его в руках. Скорлупка закрутилась бодро, с искрами. На лице Люси не произошло никаких изменений, но я чувствовал, что она довольна. Я был уверен, что она гадала на меня.

Когда мы спускались с полка, наши взгляды снова встретились, и я угадал в полумраке на ее губах улыбку.

На следующий день мама, отец, Люба и брат уехали домой, а меня с сестрами оставили на неделю погостить.

В кухне висели старинные часы с кукушкой; они сразу привлекли мое внимание, точнее, заинтересовала только кукушка, которая с шумом выскакивала и громко, голосисто куковала почти как настоящая.

– Как внутри все происходит? – спрашивал я себя, прохаживаясь взад и вперед возле часов. – А может, кукушка живая? – Но я иронично усмехался. Лазил вдоль беленой стенки, заглядывал в механизм и пачкал нос и одежду известкой. – Как кукушка узнает, что надо выскочить и прокуковать столько раз, сколько показывают стрелки?

Скоро – двенадцать дня. Должна, как обычно, показаться кукушка. Я подошел к часам поближе и стал ждать. Шумно распахнулись ставенки, и черная блестящая кукушка шустро, словно ее кто-то вытолкнул из убежища, выскочила и с веселой деловитостью точно прокуковала двенадцать раз. "А если разобрать часы и заглянуть вовнутрь?" – Мысль мне понравилась, но было боязно: могли в любое время прийти с базара дедушка и бабушка.

Миха – он рисовал военный корабль, который у него все больше начинал походить на утюг, – посмотрел на меня с улыбкой:

– Интересно, да? Тем летом, Серый, я хотел заглянуть, как там. Но дед заловил и чуть уши не отодрал.

– Если – быстро? Они не скоро вернутся. Давай посмотрим?

Миха с мужиковатой медлительностью почесал в своем выпуклом, с лишаями затылке, шморгнул простуженным носом и протянул:

– Мо-о-ожно, вообще-то… но дед…

– Мы – быстро-быстро, Миха! Сразу назад повесим. Ну, как?!

– Была не была! Но нужно кого-нибудь за ворота отправить.

Попробовали уговорить Лену, но она не только отказалась – пообещала все рассказать взрослым, то есть наябедничать. Настя упросила ее не выдавать, и вызвалась сама вместе с Люсей постоять у ворот.

Как только они махнули нам с улицы – я кинулся к часам, осторожно снял их и положил на стол. Мы открутили три винтика с задней крышки и, когда я осторожно приподнял ее, в часах что-то еле слышно пискнуло. Раздалось одно "ку-ку". Я повернул часы циферблатом вверх – в раскрытые ставенки упала кукушка, они почему-то не закрылись.

– Ч-часы остановились, Миха, – произнес я и прикусил губу. Мне померещилось – в моих волосах что-то зашевелилось.

– Остановились?

Мы взглянули друг другу в глаза и почти одновременно выдохнули:

– Вот черт!

Слегка потрясли часы, покрутили стрелку, подергали за цепочку с гирькой и кукушку, которая, как только мы ее отпускали, падала в свой домик, – часы стояли.

– Что будем делать? – спросил я.

– Полома-а-али! – каркнула за нашими спинами вездесущая Лена. Я конвульсивно вздрогнул – казалось, меня уже ударили ремнем.

– Цыц, ворона! – Миха, недолюбливавший Лену, поставил ей щелчок.

– И еще дерешься? Все дедушке расскажу!

– Только попробуй! – Миха замахнулся на нее кулаком, но она шустро выскочила в соседнюю комнату и захлопнула за собой дверь; однако успела напоследок показать язык.

– Что же делать? Что же делать? – лепетал я и воображал разные наказания. Ожидал от всегда рассудительного, деловитого Михи какого-нибудь спасительного решения.

Широкое смуглое лицо Михи оставалось спокойным, и мне грезилось – он вот-вот скажет то, что нас должно выручить. И Миха сказал – но совсем не то, что я ожидал:

– Выпорет нас дед.

У меня, признаюсь, похолодело внутри от этих просто и буднично произнесенных слов. Расплаты за содеянное я не желал, и мой воспаленный мозг искал, искал путь к спасению. Но не находил. Вбежала Настя и крикнула, словно окатила нас ледяной водой:

– Идут! Купили петуха! – И, радостная, скрылась за дверью.

У меня мгновенно пересохло в горле. Я хотел что-то сказать Михе, но лишь просипел. Мои руки дрожали. Я в отчаянии дергал стрелку, кукушку, цепочку, зачем-то дул в механизм. Миха стоял красный и потный.