Джордж Хаген - Ламентации

Джулия и Говард были не так строги. Джулию умилила влюбчивость сына, а Говард, как истый Ламент, не мог осудить Уилла за желание попасть в Китай.

— Как-никак Ламенты не сидят на месте. Все в нашей семье путешественники, — объяснял он Джулии, — все, кроме моего отца.

Яма еще долго снилась Уиллу после того, как ее засыпали, — так напоминает о себе ночами неоконченное дело. Однажды ему приснилось, будто он достиг конца туннеля; разрыв пальцами землю, он увидел над головой звездное небо. В яму заглянул человек: слегка удивленное лицо, толстый, как у Полишинеля, подбородок, черно-белая шелковая пижама, расшитая желтыми розами, остроконечная шляпа. Кожа голубая, как яйцо горихвостки, а глаза узкие, миндалевидные. Он посмотрел сверху на Уилла и разразился громовым хохотом.

— Кто это? — спросила Рут, когда Уилл рассказал ей свой сон. — Клоун? Призрак?

— Полночный Китаец, — объяснил Уилл. — Ты же хотела увидеть Полночного Китайца!

— Неправда! — Рут нахмурилась, украдкой потирая попку: отцовская взбучка отбила у нее охоту вспоминать про туннель до Китая.

Однако в снах Уилла Полночный Китаец мало-помалу сделался грозным и страшным. Однажды он раскрыл рот, захохотал, и Уилла засосала красная пасть. В другой раз Полночный Китаец маячил за окном, пока Уилла укладывали спать. Он влез в комнату, Уилл готов был позвать на помощь, но Полночный Китаец мертвой хваткой вцепился ему в горло, и вместо крика вышел лишь тоненький писк.

Возмущению Розы не было предела. Вообще-то Джулия написала ей первой, но слух дошел до нее на два дня раньше, чем письмо, — двоюродная сестра рассказала по телефону. Больше всего на свете Розу злило, когда от нее скрывали правду, особенно такие важные новости, как беременность Джулии.

Разумеется, я последней узнаю о том, что ты в положении. Не иначе как ты решила уязвить меня побольнее, раз преподносишь эту новость столь некрасивым способом. Пусть я не видела своего первого внука целых четыре года (из-за того, что вы никак не остепенитесь), но я же бабушка, имею право видеться с мальчиком. Почему вы мне в этом отказываете?

Мало того, в письме ты толком не рассказала, когда должны родиться близнецы, как вы их назовете и когда мне ждать внучат в гости. Чем я заслужила такую черствость?

Я провела две ужасные недели в Лондоне, он стал еще грязней, чем прежде. Нам с Оскаром пришлось терпеть прокуренные пабы и вонючие дымные улицы. Ноги моей больше не будет в Англии!

— Давай съездим на недельку в Йоханнесбург, — шепнул Говард. — Познакомимся с Оскаром, пока она его не выгнала.

— Можно, — согласилась Джулия. — Но я не вынесу ее замечаний, что Уилл ни на кого из нас не похож.

— Никуда не денешься, милая. Роза есть Роза.

— Но Уилл уже большой, все понимает. Я не дам его в обиду!

— Тогда придется ей рассказать заранее.

— Не хочу ничего рассказывать, — заупрямилась Джулия. — Чего ради? Да и доказательств у нас нет. Доктор Андерберг погиб, а в документах ничего не сказано.

— Ну и что же ты предлагаешь? — спросил Говард.

— Оставить все как есть. — Джулия запустила пальцы в волосы, как будто боль ее пряталась где-то в подкорке (и возможно, так оно и было).

Итак, между Джулией и ее матерью пролегла пропасть, разделившая Африку надвое.

Признаки близких родов представили Уиллу маму в новом свете — хрупкой, ранимой. Она всегда казалась ему неугомонной, полной сил. Грацией Джулия никогда не отличалась — она то и дело опрокидывала кастрюли, разбивала бокалы, а дверцы кухонных шкафчиков захлопывала с грохотом, будто люки на подводной лодке, — но для Уилла эти звуки означали домашний уют и защищенность. Громкий скрежет дверцы духовки обещал пышный банановый кекс, а стук медной кастрюльки по чугунной плите сулил кружку вкуснейшего горячего шоколада.

Но как только начались схватки, Джулия странно притихла. Ее надтреснутый голос, безвольно повисшие волосы, сосредоточенно сдвинутые брови пугали Уилла. Уж лучше бы она долбила по шкафам кочергой — пусть просто затем, чтобы успокоить его, убедить, что она не умрет. Вечером она уложила Уилла спать, но он лишь тогда угомонился, когда она с уютным треском задернула шторы и с грохотом свалила карандаши и мелки в ящик под кроватью. Теперь мама снова такая, как всегда.

— Спокойной ночи, малыш! — пожелала она.

— Спокойной ночи, мамочка!

Ему опять приснился Полночный Китаец: руки на груди, на голубом лице ухмылка. Уилл спросил, что ему нужно, но призрак приложил палец к губам и дико захохотал, будто взревели тысячи труб.

Проснулся Уилл оттого, что Говард споткнулся о его кровать.

— Уфф!

— Папа! Что случилось?

— Все хорошо, — простонал Говард, — но вот-вот должны родиться малыши, и маму нужно отправить в больницу, а тебя — к Куиннам.

— Хочу к маме! — заплакал Уилл.

Но Говард, будто не слыша криков, укутал мальчика в одеяло, взвалил на плечо и понес через улицу.

Как рассказывал потом Говард, эта ночь не превратилась бы в сплошной кошмар, если бы Сэнди Куинн не уехала к сестре в Ботсвану. При свете дня дом Куиннов напоминал орудийный склад, но ночью Говарда ждала неприступная крепость, и все благодаря откормленному родезийскому риджбеку [6] Родезийский риджбек — порода охотничьих собак, выведенная в Южной Африке. по кличке Аякс — чуду природы, начисто лишенному всех собачьих достоинств, зато с лихвой наделенному недостатками: он был невоспитан, злобен, блохаст, вонюч, почти глух и напрочь лишен нюха. Ночью он лаял, днем спал, а из-за слабого желудка его частенько тошнило на турецкий ковер Сэнди в прихожей, за что он был навеки изгнан во двор.

Говард со спящим ребенком на руках шагал по темной дорожке к дому Куиннов и вдруг услыхал свирепое рычанье. Аякс набросился на него, вцепился зубами в штанину.

— Фу, Аякс, — шикнул Говард. — Мне сейчас не до игр.

Но пес повис на его ноге, потащился брюхом по земле, скребя когтями гравий.

— Отстань, Аякс! — рявкнул Говард.

С трудом держа равновесие, обеими руками прижав к себе Уилла, Говард забарабанил в дверь с проволочной сеткой. Острая боль пронзила ногу.

— Аякс, а ну… О-о! Ах ты, скотина!

Может быть, оттого, что в доме по-прежнему было тихо, старый пес рассвирепел пуще. Говард почувствовал еще укус.

— Куинн! — взревел он.

Собака зарычала громче, и Говард привалился к двери, надавив плечом на кнопку звонка.

— Куинн! Ради всего святого, проснитесь!

Тут зажегся свет, и в дверях вырос Бак с боевой винтовкой триста третьего калибра, целясь в Говарда сквозь сетку от комаров. Аякс метнулся прочь, зажав в зубах длинный клок левой штанины Говарда, и тут же принялся его терзать.