Джордж Хаген - Ламентации

Ее преемницей стала негритянка по имени Бьюти Харрисон. Бьюти! Что за безвкусные имена выбирают чернокожие! Миссис Причард написала директору возмущенное письмо на десяти страницах мелким почерком. Во-первых, даже если Бьюти Харрисон — отличный работник, пациентам и сотрудникам нелегко будет привыкнуть к цветной начальнице. Во-вторых, есть еще и картотека миссис Причард. Нельзя ее доверять кому попало. Черные и белые по-разному мыслят, по-разному ведут записи. В ответ директор предложил миссис Причард выйти на пенсию на месяц раньше.

Во втором письме миссис Причард на двенадцати страницах объясняла причины своего недовольства. Она не расистка, а всего лишь судит людей с высоты своего сорокалетнего профессионального опыта, по тем же строгим меркам, что предъявляет к себе. И в самом деле, семь из ее папок посвящены были смертным грехам. После каждых пяти съеденных шоколадок одну обертку она помещала в папку «Чревоугодие». В папке «Зависть» хранились письма ее сестры, которой все в жизни, почитай, давалось даром. Папка «Похоть» давно уже пустовала, как и «Лень». А «Гордыня»? Что ж, разве не заслужила она права гордиться, посвятив жизнь детям и матерям? Что до «Жадности», то жила она скромно, а «Гнев» обращала лишь на нижестоящих.

Но директор был непреклонен.

— Пора уходить, миссис Причард, — сказал он вкрадчиво. — Пора начинать новую жизнь.

— Моя жизнь здесь, в больнице! — настаивала миссис Причард. — И не хотелось бы, чтобы уровень лечения упал!

— Меня радует ваше отношение. — Директор смотрел на нее в упор. — Нам не нужны ошибки, путаница в именах, потерянные документы, так?

— Конечно, — подтвердила миссис Причард.

Вдруг лицо ее омрачилось. Она и вправду потеряла документы! Уже забыла, как это вышло, но ей до сих пор стыдно. Месяц назад? Или всего неделю? Важные бумаги. К счастью, они нашлись у нее в багажнике. Как хорошо, что нашлись! И миссис Причард с горечью осознала, что на пенсию ее отправляют вовсе не из-за возраста. Всему виной память, которая стала ее подводить.

— Что же мне делать дальше? — произнесла она вслух.

— Миссис Причард, ведь есть дела, за которые вы мечтали взяться? Места, где вы хотели бы побывать?

Ей вспомнились прогулки с покойным мужем Венейблом Причардом, грузным мужчиной, которому кардиолог велел: двигайтесь больше, иначе долго не протянете. Каждый вечер после ужина они прогуливались по городу, и мистер Причард дышал с присвистом и плевался, словно кипящий чайник. Они плелись через деловой квартал, и измученный мистер Причард переводил дух у агентства путешествий с манящими плакатами.

— Взгляни, Элис! — говорил он задыхаясь и указывал на один из снимков. — Это же Понте-Веккьо! Знаменитый мост во Флоренции! Мост влюбленных! Ах, Элис, — продолжал он, — в мире нет места сказочней. Знаешь, что пять столетий назад влюбленные прыгали оттуда, держась за руки, чтобы вовек не разлучаться?

Его истории становились все невероятней.

— В 1943 году герои Сопротивления попали на мосту под перекрестный огонь, — выдыхал он, — и кровь их пролилась на мостовую, и камни по сей день остались ржаво-красными! Вдовы и вдовцы встречают на мосту призраки любимых, которые блуждают над рекой и не могут сойти на берег. Родная моя, — клялся мистер Причард, — я отвезу тебя туда, чего бы мне это ни стоило! Увидеть Понте-Веккьо и умереть…

Увы, воображение у мистера Причарда было пылкое, но сердце слабое. Венейбл Причард умер во сне, рядом с женой, в Солсбери, Южная Родезия, так и не увидев Понте-Веккьо.

После прощального вечера миссис Причард забрала домой свои документы. В папке «Пенсия» оказалось несколько пунктов, записанных за десятки лет. Все были ей знакомы — к счастью, на сей раз память ее не подводит. Список классики, которую ей хотелось прочесть, образец новой цветастой обивки для кушетки, открытка из Флоренции с видом Понте-Веккьо и клочок бумаги с одним-единственным словом: «Ламент».

В феврале Джулия, следуя своему решению, продала сразу два дома, один за другим. Кэри Бристол велел откупорить в ее честь бутылку шампанского.

— Теперь понятно? Вот так продаются дома, — объяснял он. — То пусто, то густо.

Первый дом, совсем новенький, с полуэтажами, купила молодая канадская пара по фамилии Робертсон. В молодой жене, с ее тревогами и надеждами, Джулия узнавала себя в юности; муж недавно устроился на работу в корпорацию в Нью-Брансуике, выпускавшую электронику. Второй дом — неприметный, затерявшийся в хамбертвильских лесах. Новая хозяйка, пятью годами старше Джулии, с тремя дочерьми, начинала жизнь заново после развода. Звали ее тоже Джулия, и Джулию Ламент такое совпадение и вдохновляло, и тревожило.

Увы, деньги, вырученные с продаж, испарились в мгновение ока. Надо было возвращать агентству авансы за прошлый год, оплатить штраф мистеру Снедекеру и долг по кредитной карточке. Ламенты увязли в долгах.

Когда кран с холодной водой забился ржавчиной и Джулиус обварился утром в душе, Говард уменьшил температуру в водонагревателе. Если открыть только горячую воду, получится еле теплый душ. Маркус стал жаловаться, что ему холодно.

— У нас нет тысячи долларов на ремонт труб, — объяснил Говард. — Скажи маме, пусть продает больше домов.

В глубине души Говард верил, что Джулия скоро отчается сделать карьеру и они снова отправятся в путь, в благодатные края. Чтобы подготовиться, он позвонил конкурентам Роупера и пригласил агента оценить серый, обшитый досками дом в георгианском стиле, Дубовая, тридцать три.

За зиму на дорогах намерз грязный снег, и Уилл уже не мог ездить в школу на велосипеде. Он любил свой красный «Рэйли» с белобокими покрышками. Воплощение свободы, не то что шумные, вонючие автомобили, наводнявшие школьную стоянку. Кэлвин, к примеру, разъезжал на побитом светло-желтом «мустанге» 1965 года, который сплавил ему брат после аварии.

Когда настал март с теплыми ветерками и солнце растопило лед, Уилл накачал шины, смазал цепь. Проезжая мимо низкого крыльца Роя, он узнал голос:

— Эй, англичашка, прокати!

Дав себе слово поступать по совести, Уилл притормозил. Старый ротвейлер, пристегнутый цепью к решетке, громко гавкнул и устало плюхнулся на землю.

— Прыгай, — сказал Уилл.

Рой мигом соскочил с крыльца и залез на велосипед, хоть и сомневался в искренности Уилла.

— Только давай без шуток, англичашка, — буркнул он.

— Не называй меня англичашкой, — попросил Уилл.

— Может, «Мистер Родезия»?

— Зови меня Уилл.

Рой мотнул головой:

— Как хочу, так и зову, англичашка!

— Слушай, давай разберемся. Я тебе не враг. Никакой я не расист, мало ли что там думает Кэлвин.